Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

В домах открывались окна, и голоса, большей частью женские, спрашивали, что произошло. Андрей стоял в стороне и не знал, что ему делать дальше, и тут ему на плечо легла рука. Он чуть не лишился чувств от страха — так это было неожиданно. Оказалось, всего-навсего поручик Митин.

— Прибежали на шум, — сказал Митин, — вижу, знакомая фигура. Зря вы тут стоите — мало ли что. Идите-ка спать. Вас это не касается.

— Спасибо, — сказал Андрей, — сейчас воспользуюсь вашим советом. А разве вас не интересует, что здесь произошло?

— Мы никогда не узнаем. Мы их тарабарщине не обучены.

— К сожалению, все не так, — сказал Андрей. — Виновник всего переполоха — я. Это за мной бежали.

И он рассказал Митину о том, что произошло. В это время пришел местный полицейский в феске, сонный и злой, и началось долгое выяснение. Откуда-то появился фельдшер, который начал перевязывать стонущего бандита, на что последовали возражения и новая волна криков. Юрий объяснил, что на Андрея напали турецкие грабители, но они забежали за ним в греческий квартал, куда, пока русские не ушли, туркам появляться без нужды не следует.

— Впрочем, давайте я вас провожу до гостиницы, — сказал Митин. — Я тут одного солдата для порядка оставлю, но, думаю, они без меня разберутся.

До гостиницы оказалось совсем недалеко — кофейня, у которой ранили бандита, располагалась на той же улице.

— Как же меня выследили? — спросил Андрей.

— Наверное, пока вы по берегу моря гуляли, — сказал Митин. — Там всегда ошивается всякая шантрапа. А когда вы отправились домой переулками, они решили воспользоваться моментом.

— Но один из них подстерегал меня на полдороге.

— Они тут все переулки знают — как вы у себя дома. Вы сами откуда?

— Я из Симферополя.

— А я москвич, — сказал Митин. — Коренной москвич.

— Я в Москве учусь, в университете, — сказал Андрей. И замолк. Потому что он учился там по земному счету столь давно…

— Я там многих знаю, — сказал Митин. — Я сам из вольноопределяющихся. Только с зимы пятнадцатого в школу прапорщиков пошел.

Они остановились у гостиницы.

У дверей стоял мотор, в котором спал шоффэр.

— С завтрашнего дня мы начинаем раскопки, — сказал Андрей. — Я буду рад, если вы найдете время нас навестить.

Митин поблагодарил его и откланялся.

Андрей вошел в вестибюль. Запахи перегара, дешевой помады и чеснока были настолько густы, что Андрей остановился в дверях, не в силах преодолеть эту стену.

В вестибюле, как и прежде, дым стоял коромыслом.

Андрей чувствовал смертельную усталость, при которой никого не хочется видеть и слышать, — только бы забраться в норку и заснуть. Портье достал из ячейки ключ Андрея на отполированной тысячью рук деревянной груше.

— Вас спрашивали. — Он достал из ячейки визитную карточку.

Андрей с удивлением прочел на карточке имя, написанное по-гречески и по-французски:

Мадам А.И. Теофилато, антрепренер

Внизу быстрым тонким почерком было приписано по-русски:

Завтра в 2 часа пополудни в «Луксоре».

И неразборчивая подпись.

— Кто мне оставил записку? — спросил Андрей.

Портье, сверкающий намазанными помадой волосами и усами, угрожающе торчащими до ушей, высоко поднял густые черные брови и сказал что-то по-гречески.

— Я не понимаю, — сказал Андрей. — Кто оставил мне записку? Чья это карточка?

На это портье совершенно серьезно ответил длинной фразой по-французски, которого Андрей, к сожалению, почти не знал.

Ладно, разберемся, сказал себе Андрей.

Он пошел к лестнице. Путь его лежал мимо длинного дивана, на котором как приклеенные сидели в ряд три девицы легкого поведения, а сбоку уместился, уткнув трость в пол и положив на ее набалдашник полные изнеженные руки, господин негоциант Сурен Саркисьянц.

— Добрый вечер, господин Берестов, — произнес он, не поднимаясь с места, — лишь его крупный нос поднялся и уперся Андрею в грудь, будто господин Саркисьянц намеревался его клюнуть. — Заприте на ночь дверь, — сказал он. — У нас небезопасно.

— Спасибо, — сказал Андрей. — Я запру.

— Спокойной ночи.

Три девицы обратили к Андрею намазанные помадой и румянами рожи.

— Спокойной ночи.

Андрей поднялся на третий этаж. Почему-то на лестнице он встретил совершенно в дым пьяного подполковника Метелкина, который волок по коридору, обняв за талию, толстую женщину в черном платье и белом переднике сестры милосердия. Наколка с красным крестом была сбита набок, и медсестра все старалась ее поправить и при этом громко говорила:

— Илья Евстафьевич, вы же пользуетесь моей беззащитностью.

— Молчи, сука, — повторял Метелкин.

Зрелище было неприятное, и Андрей хотел обойти эту парочку, но Метелкин, хоть и смертельно пьяный, сказал:

— Берестов, Берестов, из уважения к вашему положению в преступном мире дельцов и интриганов, к которому имею честь принадлежать, передаю вам Марию Валентиновну во временное содержание. Нате, подержите, потом вернете мне.

— Как вы смеете! — Медсестра наконец поправила наколку и начала рыдать.

Андрей поспешил к себе в номер.

Дверь Андрей запер изнутри, а потом, движимый тревогой, сунул ножку стула в ручки двустворчатой двери — теперь, чтобы открыть ее, надо было сломать стул.

Усталость была такая, что Андрей с трудом заставил себя умыться и еле доплелся до постели.

Постель была сказочно мягкой, но белье пахло плесенью.

Андрей заснул сразу, без снов.

…Он проснулся посреди ночи от страшного, испепеляющего чувства.

Он лежал некоторое время неподвижно, закрыв глаза и прислушиваясь к тому, что происходит с ним…

Андрей вскочил с постели, понимая при этом тщетность борьбы.

Клопы в гостинице «Галата» оказались и многочисленнее, и злее родных ялтинских и симферопольских клопов — видно, сменяющие друг дружку цивилизации тысячелетиями вырабатывали в них злобу, умение бить из-за угла и исчезать в складках мягкой перины.

Завтрак проходил в сером, будто бы еще не опомнившемся от набега гуннов ресторанном зале, где нашелся лишь один стол, который сумели убрать изможденные официанты, покрыть его серой в пятнах скатертью и отыскать где-то, видно, в соседнем трактире, кувшин йогурта и лепешки. Кофе, правда, был отменный.

Официанты передвигались как сонные мухи, метрдотель отсутствовал, и вместо него распоряжалась мелко завитая дама средних лет с множеством подбородков, верно, хозяйка гостиницы.