Ольга Елисеева - Дерианур - море света

Потемкин никогда не посмел бы хотеть ее, да и было бы странно хотеть такого тонкого, неосновательного тела... во всех его подробностях от легких щиколоток и узких, белых в темноте ступней, до худых, но сильных плеч и детской неразвитой груди. Ничего этого он не видел, но вообразил в одно мгновение.

Она стояла на другом конце зала, спиной к нему, а он ощущал, что его рукам хорошо знакома горячая потная бороздка ее позвоночника, изгиб поясницы, маленький и твердый, как камень, зад... Нет, она была даже нехороша. Но откуда он знал, как именно дрожит от возбуждения ее подбородок, как напрягается всеми мышцами ее впалый живот и суетливо бьются колени, как она закусывает левый уголок нижней губы, когда... и как устало клонится ее голова набок после...

Разве о таком можно рассказать? Даже Гришану.

Оба молчали. Потемкин был не на шутку встревожен.

-- Ну, доложу тебе, мил друг, влип ты в историю, - наконец, произнес он, проводя ладонью по лбу.

-- Что же мне делать? - Горестно спросил Орлов. Он сидел на окне, солнце било ему в спину и сияло сквозь русые кудри словно золотой венец.

-- Забыть, - твердо заявил Гриц. - Не было ничего. Перстень твой уже продали, она тебя не узнала. Все. И никому, слышишь, никому ни слова.

-- Не-е. Не можно, - протянул Орлов. - Я ей теперь буду везде в коридорах попадаться. Может узнает?

-- Вольному воля, дураку - Тайная канцелярия, - махнул рукой Потемкин.

-- Но ты ведь меня не выдашь? Слово дворянина? - Взмолился Гришан.

Гриц вдруг хорошо представил себе, как изогнется на дыбе мощное тело его друга, как палач поднесет ему к лицу горящий веник. "Откуда это во мне? - Думал Потемкин. - Уже скоро 20 лет, как никого смертью не казнят. Раздули дело с Бестужевым, так его никто пальцем не тронул".

Орлов сидел, уронив голову на руки, и тяжело вздыхал.

-- Ты еще кому-нибудь сказал? - Наконец осведомился Гриц, вставая.

-- Сержанту Корсакову. Со мной в карауле стоял, - срывающимся голосом сообщил Гришан.

-- Трепло, - с презрением бросил Гриц. - Иди сейчас, не мешкая, к нему, дай денег. Возьми у меня, за бельем спрятано. Да скажи, что есть люди, которые знают, и если с тобой, что случится, то ему, Корсакову, не поздоровится.

-- Ну как? - Осведомилась Прасковья Александровна через пару дней, прогуливаясь утром с великой княгиней в маленьком садике под ее окнами. У края дорожки лежал потерянный фрейлинами волан, и обе дамы задержали на нем многозначительный взгляд.

-- "Выше всяких похвал", - улыбнулась Екатерина, процитировав надпись из последнего фейерверка, сверкавшую над монограммой Елизаветы Петровны. Выше всяких похвал, Парас.

-- Я же говорила, - победно улыбнулась графиня. - Это тебе не Стась, голубушка.

-- Но почему? - Голосе великой княгини прозвучала едва сдерживаемая досада. - Почему? Какая-то дворняга, Бог знает кто, человек из самых низов... И ничего не боится! Ведь он узнал меня на следующий день, знаешь? Во дворце, чуть было не кинулся ко мне! Если б ты видела, с какой ненавистью он смотрел на моего мужа... А этот, потомок королей... - она не стала договаривать, ясно ощущая, что подруга прекрасно понимает ее.

-- Петербург -- до крайности нездоровый город. При таких погодах какой амур? - Издевательским тоном заявила Брюс. - Мужик бродит, как сонная муха, особенно иностранный. Вы от кого плизиру ждете? Аристократ, кровь дряхлая, и так еле, еле по жилам течет, а тут еще наши туманы да дождики...

Сердясь на себя за выходку на маскараде, Като на следующий день попыталась примириться со своей уже увядающей любовью. Доказать, что на самом деле любит Понятовского, а мимолетная встреча Бог знает с кем не оставила в ее душе никакого следа. Они провели вместе ночь, пользуясь тем, что великий князь вновь ушел к Воронцовой.

-- Станислав! -- Ее руки легли ему сзади на плечи. Лицо уткнулось в спину. - Станислав...

Одеяло еще хранило тепло его тела, а он уже стоял одетый и сам закалывал перед зеркалом жабо рубиновой булавкой. Ей захотелось, что бы Понятовский, наконец, перестал собираться.

-- Станислав, - тихо повторила она, - Я изменила тебе... один раз... тогда...

-- Я знаю, - посол не обернулся к ней, но Като заметила, что булавка вырвалась у него из неловких рук и острым концом уколола палец. Красное пятно расплылось на белом брабантском кружеве.

-- Прости меня.

-- Пустое, я не сердит. - Его дивные нежные губы ласково улыбнулись ей.

Като вдруг сделалось страшно.

-- Ты снисходителен ко мне, как к умирающей. Клянусь тебе, у меня больше с этим офицером ничего не было. Хочешь, я сумею сделать так, чтобы его завтра же не стало в гвардии? У меня есть связи. Фельдмаршал Апраксин... Его отправят на войну, в Пруссию... и все будет кончено.

-- Зачем? - Станислав с невыразимым изяществом повернулся на одном каблуке от зеркала. - Хочешь добрый совет?

Екатерина изумленно смотрела на него.

-- Не стоит сразу рвать с этим преторианцем. Он может еще пригодиться...

Сейчас воспоминание о его словах ранило и оскорбляло ее. "Приятно, когда ты нравишься за просто так, -- думала она, -- но Стась... Стась..."

-- Парас, - тихо, но требовательно обратилась Екатерина к подруге. Я должна повидать Орлова еще раз. Мне необходимо с ним поговорить.

-- Поговорить и только? - Прыснула в кулак графиня, но осеклась, встретившись глазами с тяжелым, жестким взглядом великой княгини.

Екатерина еще раз повторила свою просьбу ровно через неделю, когда двор из-за дождей вынужден был вновь вернуться в Петербург. Спускаясь по лестнице графиня, хихикала в кулак. Теперь ее подруга больше не плакала, она возлежала у себя в комнате на алой атаманке и, беспечно улыбаясь, требовала от Прасковьи Александровны найти героя ее ночного романа. Каково?!

Глава 5. ЧЕЛОВЕК С ПРИНЦИПАМИ

-- Я никогда не решусь войти туда, Парас, - великая княгиня с такой силой вцепилась пальцами в руку спутницы, что под кружевной белой перчаткой на запястье графини Брюс остались синие следы.

-- Накиньте вуаль, моя дорогая, - Прасковья Александровна сама опустила на лицо Като глухую черную сетку, часто расшитую шелковыми розанами, так что цесаревна едва видела сквозь нее дорогу. - Идемте, -Брюс взяла вздрагивавшую подругу за руку и помогла ей выбраться из кареты.

-- Я никогда здесь не была, -- с опаской озираясь по сторонам, сказала Екатерина. - Кажется, вон там лес?

-- С медведями и соловьями-разбойниками, -- прыснула Прасковья Александровна. - Это парк Аничкова дворца. Конечно, он, и правда, почти что лес. Но знаешь, говорят, Разумовский вздумал огородить его чугунной решеткой на манер берлинских.

-- Вместе с волками и разбойниками? - Тоже засмеялась Като.

Боже, как ей нравились эти петербургские несообразности! Какой там парк? Лет десять назад Ее Величество прирезала к новопостроенному дворцу Алексея Разумовского все пустоши, выгоны и рощи от Фонтанки до самого Казанского. А надо сказать, что там во всю ширь и мощь колыхался сырой и темный еловый бор, где величественно разгуливали лоси, неся свои царственные рога, и заливалась лаем графская охота - посреди города. Говорят, что и разбойники не раз наведывались из-за Фонтанки, пытаясь угнездиться на жительство прямо в столице. Потому-то Алексей Григорьевич затосковал и решил, по примеру хороших хозяев, огородить свое имущество литыми берлинскими решетками. А что? Пусть не мешают графу грибы собирать!