Владимир Щербаков - Летучие зарницы

- Расскажи об эвакуации.

- Осенью фугаска попала, в октябре. Разбила памятник Ломоносову. Сразу после этого двинулись в Ашхабад. Потом часть вернулась в Москву. При отступлении фашисты сожгли Звенигородскую биологическую станцию, помнишь?..

- Да, как же! Туда завуч возила нас на экскурсию. Знаешь, а у меня абсолютная память, - вдруг не выдержал я, - так что не задавай вопросов, я все помню.

Она замолчала. Потом спросила обо мне. Я рассказал, как мог, не самое главное, потому что о главном надо было еще думать. Рассказал, между прочим, как слушали радиоприемник в отряде, рассказал, что на всякий случай занимался немецким языком. О Лёнчике - тоже...

- Мне повезло, - закончил. - В рубашке родился.

- И опять... туда?

- Нет. В артиллерию. Сегодня же.

- Сегодня? - переспросила она.

- Решено. У меня свои счеты...

- "Свои"! Все-таки индивидуалист ты, Валька! - И она впервые за весь день улыбнулась. - Или, может быть, это оттого, что у тебя абсолютная память? И она смутилась, потому что сказала не то.

- Может быть. - И я попрощался с ней и с Надеждой Кирилловной. Скажи, чтобы меня там, на факультете, не забывали! - крикнул я, обернувшись.

Обе они стояли у ворот и смотрели мне вслед.

ПРОИСШЕСТВИЕ С ТОВАРНЫМИ ВАГОНАМИ

На трамвае добрался до площади Прямикова. Забежал к Тамарке попрощаться, но ее не было.

Бабка приготовила мне узелок, я обнял ее и вышел на улицу. Кто-то несмело окликнул меня. Серега Поликарпов!..

- Ты что?

- Провожу тебя...

- Ну-ну...

Мы взбираемся на деревянный мост над Горьковской веткой железной дороги, спешим по Золоторожскому валу, где справа в приоткрытые заводские ворота видим багровые, раскаленные стальные слитки на открытых платформах. Темнеет. Мы выходим на Лефортовский вал с его желто-серыми стандартными домами. Вот и казармы... Я показываю в проходной увольнительную.

- Опоздал, - говорит сержант и строго смотрит на меня. - Часть ушла еще днем.

- Днем? Но меня лейтенант Антонов до вечера отпустил.

- Мало ли что отпустил. Пришел приказ - и все тут. Снялись и ушли, и лейтенант Антонов ушел.

- Куда?

- На вокзал, конечно.

- Как же мне теперь?

- Бывает... - Сержант сочувствовал мне. - Догоняй!

- С какого вокзала отправление?

- А ты как думаешь?

- С Белорусского, может?..

- Правильно думаешь. Только поезд уже ушел, вот в чем дело. Догоняй на попутном товарняке...

- Спасибо, сержант! Будь здоров.

- Привет фронтовикам!

...Только через час мы добрались до вокзала. Огни погашены, окна занавешены... Честное слово, хотелось расплакаться. Я узнал, что состав отправился часа три назад. Начальник вокзала, войдя в мое положение, посоветовал незаметно пристроиться к товарному поезду.

- Авось доедешь... - сказал он обнадеживающе.

Так я оказался на подножке товарного вагона.

Город остался позади. Мелькнула пригородная станция.

Чистый алый закат впереди, там, куда спешит поезд, куда под стук колес спешу я. И стыки рельсов, ударяя по колесам, отделяют одну лермонтовскую строчку от другой:

Москва, Москва!.. люблю тебя, как сын,

Как русский, - сильно, пламенно и нежно!

Люблю священный блеск твоих седин

И этот Кремль, зубчатый, безмятежный.

Напрасно думал чуждый властелин

С тобой, столетним русским великаном,

Померяться главою и обманом

Тебя низвергнуть. Тщетно поражал

Тебя пришлец: ты вздрогнул - он упал!

Вселенная замолкла... Величавый,

Один ты жив, наследник нашей славы.

Ветер, ветер бьет в лицо, тускнеет закатная полоса; я успокаиваюсь, пытаюсь задремать, присев на площадке. Свежий рассвет застает меня на ногах. Поезд стоит. Четверть часа, полчаса... Я прыгаю на насыпь. И вдруг вижу, как вместе со мной на насыпь скатывается человек. Я слежу за ним. Он прыгнул через вагон от меня.

Раздается голос:

- Это я, Валь...

Серега. Это он. Я подхожу к нему. У него виноватое лицо. Наклонив голову, слушает он отповедь своему маневру. Но постепенно я отхожу. Разве я на его месте не убежал бы на фронт вот таким же образом?.. Я умолкаю, и мы вместе идем к машинисту узнавать, что там случилось.

Оказалось, что впереди занят путь, но до станции, где мы все равно будем стоять, потому что будут прицеплять вагоны, недалеко.

До станции мы добрались пешком. Близился вечер, мы сидели у насыпи, где горькая полынь клонилась под ветром. Перед нами раскинулось поле; едва слышно посвистывал перепел. У путей тускло светились два-три огонька. Шипел маневровый паровоз.

Серега принес со станции кипяток, мы пили его маленькими глотками из алюминиевых кружек, закусывая черным твердым хлебом. Через час пришел какой-то эшелон, мы вспрыгнули на подножку. Поезд тронулся. В лицо дул прохладный ветер, пахло донником. Совсем мирный вечер... Широкие поляны, перелески, серебрились кусты под луной. Прошел час. Поезд замедлил ход.

- Пешком быстрее, - сказал Серега.

- Подожди, доедем!

- Да ты посмотри, он едва ползет!

Прошло еще полчаса. Я не выдержал, спрыгнул с подножки и побежал к паровозу. Догнал... Пожилой машинист объяснил, что впереди разбомбили мост.

- Будешь стоять? - спросил я.

- Как прикажут. Найдут объезд, поедем назад.

Поезд остановился. Я вернулся и обрисовал Сереге обстановку.

- Делать нечего, - сказал он.

- Лучше вернуться на станцию... Ну-ка, ну-ка... поехали!

Наш поезд тронулся курсом на станцию, назад...

Было уже совсем светло. Над горизонтом появились черные точки, они быстро выросли... Одна, две... пять.

- "Юнкерсы"!

Самолеты прошли над составом, вздыбилась земля. Мы скатились под насыпь. Загорелся вагон, еще один... "Юнкерсы" ушли к станции. С той стороны доносились глухие звуки разрывов. Подняв головы, мы увидели бегущих к горевщим вагонам людей... Через час покалеченный, побитый состав вернулся на станцию. Было семь утра. Я хлопнул Серегу по плечу:

- Как знаешь, а я пойду пешком!

- Я с тобой!

Мы покинули станцию и отправились той же дорогой, какой нас вез поезд накануне вечером. Потом свернули налево, перед самым разбитым мостом. Отошли от него, искупались в реке и с полчаса лежали на траве. Солнце клонилось к закату, но красноватые его лучи еще грели руки и тело. На противоположном берегу реки отыскали грунтовую дорогу, которая вела через ржаное поле. По обочинам ясным лазоревым светом светились васильки. Из-под ног вырвался одинокий перепел. Поле было серым, пустынным. В глубокой воронке рядом с обочиной стояла ржавая вода.

Мы снова вышли к железной дороге.

Мимо нас прогрохотал поезд: вагоны со слепыми, заколоченными окнами, укрытые старым брезентом платформы, боец с винтовкой на последней площадке. Я присел на откос, и мы стали соображать, где ближайшая станция или разъезд. Пошли...