Юлий Буркин - Звездный табор, серебряный клинок

А нашелся парик только ко второму отделению...

Вот такое милое воспоминание. Кажется, все это было лет сто назад... Хотя каких сто? Пятьсот!

... Из прошлого меня выдернуло событие, которое так и не позволило мне выяснить, празднуют ли жители планеты "Рожай резче!" Новый год или только Рождество. Событие неожиданное и небезопасное.

Сели мы на заснеженном плато космодрома, отстоящем от города на несколько километров, и минут пятнадцать ждали, когда появится хоть кто-нибудь из официальных лиц. Никаких документов мы оформлять, само собой, не собирались, а хотели дать взятку. Но дать ее было некому. Это было неестественно. Обычно в надежде на наживу мелкие чиновники, как стервятники, слетаются к прибывшему на планету кораблю.

Так никого и не дождавшись, я решил выйти на разведку хотя бы для того, чтобы походить по снегу, послушать под ногами его гипнотический скрип. Гойка увязался за мной. Хотела пойти и Ляля, но я не разрешил: в ее положении не до разведки.

Одевшись потеплее, мы с Гойкой спустились по трапу вниз. И именно в тот миг, когда подошвы наших сапог коснулись снега, на горизонте показалась черная движущаяся точка.

Сперва я подумал, что это что-то вроде аэросаней, но, когда объект приблизился, я с удивлением обнаружил, что эта машина передвигается на мощных, по колени проваливающихся в снег ногах. Она сильно походила на гигантского страуса, но без шеи и без головы.

Мой интерес почти не имел примеси опасения. Вряд ли местные жители настроены к нам агрессивно. Кому мы, нищие цыгане, нужны? Что с нас взять? Самое плохое, что нам могут сделать, - это потребовать покинуть планету. Время от времени такое случалось.

Мчался "страус" с невероятной скоростью, высоко задирая колени, и снег, клубами взметаемый толстыми ногами, казалось, не был для него помехой. Меня посетила глупая мысль: "Бедняге даже нечего сунуть от страха в песок..." Я усмехнулся. Но Гойка глянул на меня с беспокойством. Похоже, он не разделял моей уверенности в нашей безопасности.

В тот момент, когда "страус" поравнялся с нашим звездолетом, из-за горизонта показалось еще несколько таких же фигур. Их было штук десять.

Остановившаяся перед нами громадина согнула ноги и присела на корточки, словно собираясь помочиться. Передняя дверца с тонированным лобовым стеклом откинулась вверх, и на снег соскочил невысокий лысоватый человечек. Я не поверил своим глазам. Это был Семецкий. Убитый Семецкий! Он стоял передо мной в нерешительности, видно, сомневаясь, тот ли я, кого он ищет. Ведь внешность моя основательно изменилась.

- Семецкий! Вы живы?! - шагнул я навстречу ему, сам удивляясь, как рад я видеть этого человека в здравии.

- Приветствую вас, государь! - чуть отступив, обрадованно воскликнул он на русском языке двадцатого века и поклонился.

- А дядюшка Сэм сказал мне...

- Я был серьезно ранен, но я выжил, - прервал он меня. - Товарищи по борьбе подобрали мне кое-какие б/ушные органы на подпольном биоразборе и поставили меня на ноги. Простите, что перебил вас, но я должен немедленно вам сообщить...

Но тут уже его прервал громкий посторонний звук - шум с напором текущей воды. Одновременно повернув головы, мы уставились на его "страуса". Тот и в самом деле писал. Специфический запах мочи на морозе, знакомый мне по деревянным дачным сортирам, не оставлял места для сомнения. Булькающий звук длился минуты две, и за "страусом" образовалась обширная проталина, от которой поднимались клубы пара. Чистоплотный "страус" сделал шажочек в сторону и замер вновь.

- Беда, - сказал Семецкий. - Эти биороботы отвратительны, но другого транспорта тут не нашлось. А как эти уроды спариваются... - его лицо исказила гримаса брезгливости. - Впрочем, я тут вовсе не для того, чтобы описывать вам это. Времени у нас в обрез. За мной погоня. Я должен немедленно сообщить вам...

- Они уже близко! - снова перебил я его. - Расскажете в корабле! Гойка, улетаем! - крикнул я по-цыгански.

Мы бросились к трапу. Первым по вертикальной лестнице торопливо полез Гойка. Вторым был я.

Резко затормозив, "страусы" встали полукругом и одновременно, словно по команде, присели. Гойка полез еще быстрее, опасаясь то ли их пассажиров, то ли предстоящей вони. Дверцы откинулись, и в тот же миг морозную тишину нарушило характерное шипение, с которым воздух рассекает плазма бластеров. В нас стреляли.

- Скорее! - заорал Гойка. - Они пробьют обшивку!

Позднее я понял, что преследователи не решились бы поставить бластеры на столь мощный режим, ведь, случись им повредить реактор, они бы погибли сами. Но в тот момент слова штурмана подстегнули нас, как хорошая плеть.

Мы стремглав взлетели к дверной диафрагме шлюзового отсека, Гойка рухнул на пол и, откатившись подальше, вскочил на ноги. Так же поступил и я.

В проеме показалась фигура Семецкого... Но именно тут ему в спину угодил плазменный заряд, предназначенный, скорее всего, мне.

Я кинулся к нему, протянул руки к его вытянутым рукам... Но схватить его не успел.

- Спасайтесь! - выдохнул Семецкий и рухнул назад. Но еще до этого какой-то серый комочек, сорвавшись с его ладони, упал передо мной. Не обращая на это внимания, я, несмотря на опасность, хотел высунуться из люка, но, видно, Гойка уже нажал клавишу замка, и диафрагма моментально задраила выход.

Обессиленный, я повалился на пол, и тут же серый комочек взбежал мне на плечо.

Сволочь! Милая Сволочь! Как же я, оказывается, скучал по тебе!

Я сгреб ее в ладонь и поднес к лицу. Уж ты-то знаешь, что хотел сообщить мне бедняга Семецкий. Но нет, ты не сможешь мне этого рассказать... Я глянул в глубь коридора, Гойка уже исчез. Раздался нарастающий гул, и корабль охватила предстартовая вибрация. Поднявшись и вернув Сволочь на плечо, я побрел в рубку.

Гойка готовился к взлету. Я забрался в кресло второго пилота. Непоседливая Сволочь сбежала вниз и пропала из виду. Заснеженный пустырь космодрома на штурманском экране был, как на ладони, только клубы густого пара несколько усложняли видимость. Двое наших преследователей волокли тело Семецкого к одному из переминавшихся с ноги на ногу "страусов". Его же машина так и оставалась неподвижной. Участь ее была решена: она будет сожжена огнем наших дюз.

Корабль рванулся ввысь, и перегрузка распластала меня по креслу.

Идиот! Трус! Я ведь строго-настрого запретил на период Лялиной беременности брать с места слишком резко! Я с трудом повернул голову к Гойке, но он уже и сам осознал свою ошибку:

- Прости, Чечигла, - простонал он, снижая мощность двигателей. Запамятовал.

- Если с ней что-нибудь случится, ты сам будешь рожать мне сына, пообещал я осипшим голосом. Я переключил экран модуля связи на интерком и глянул на верхнюю палубу. Там, слабо шевелясь, вповалку лежали врасплох захваченные перегрузкой цыгане.