Андрэ Нортон - Кошачьи врата : Преданья колдовского мира. Кошачьи врата

На нём поблескивала рубашка из металла, сплетённая из маленьких металлических колец, сцепленных друг с другом. С плеч свисал плащ, заколотый у горла большой брошью с зелёными и серыми камнями. Такие же камни сияли на поясе, с которого свисал меч в ножнах.

Голова всадника была закрыта шапкой, тоже металлической, но сплошной, а не из колец. Надо лбом проходил выступ, охватывавший всю голову. В выступе теснились гнёзда, из которых торчали зелёные перья.

Но Турсла лишь мимоходом заметила всё это, потому что прежде всего её заинтересовал сам человек. И она принялась внимательно изучать его лицо в тени металлической шапки.

Он молодой, со светлой кожей, не темнее, чем у торов. В лице видна была сила — и красота. Он был бы хорошим другом или братом по клану, решила девушка. Или достойным противником.

Он ехал, глядя вперёд, но словно не видя дороги. Его полностью поглотили какие-то размышления, и мысли эти явно были неприятными. Неожиданно он повернул голову — и его глаза посмотрели на неё! А на лбу меж бровей появилась резкая складка.

Турсла увидела, как шевельнулись его губы. Но если он и говорил что-то, она не слышала. Потом он поднял левую руку и протянул её к девушке. И в то же мгновение всё исчезло. Её головокружительно, ошеломляюще быстро унесло оттуда. Открыв глаза, Турсла увидела, что она опять сидит на кресле Вольта, и вокруг только рухнувшие от времени стены гробницы. Но теперь — теперь она знала! Вольт ответил на её просьбу! Она оказалась связана со всадником. Их настоящая встреча ещё впереди, и её ждёт опасность и такое испытание сил, какого она сейчас не может представить.

Девушка медленно встала и глубоко вздохнула, словно готовясь к схватке, хотя и знала, что время её ещё не настало. Он теперь знает о ней, этот всадник, а его лицо ни на мгновение не потускнеет в её памяти. Нет, он где-то едет верхом, он реален!

В тот же день она снова пришла к Мафре. Может, мать клана и не сможет дать ей ответа, но по крайней мере она хоть с кем-то поделится видением Вольта. А здесь она может без ограничений доверять только Мафре.

— Дитя-мотылёк… — Мафра повернула к ней незрячие глаза. Она никогда не ошибалась в том, кто к ней приближается. — Ты ищешь…

— Да, мать клана. Я искала в разных местах и на разных путях, и я не понимаю. Но вот что я видела: с собственного трона Вольта я совершила странное путешествие, которого не могу объяснить, — и она рассказала Мафре о всаднике.

Мать клана долго молчала. Потом коротко кивнула, словно подтверждая какую-то свою мысль.

— Итак, началось. А чем закончится? Моё предвидение не показывало этого. Тот, кого ты видела, мотылёк-дитя, это тот самый, что связан с нами кровью…

— Корис!

Рука Мафры, лежавшая на колене, напряглась, голова чуть дёрнулась, как от удара.

— Значит, старый рассказ до сих пор не забыт, — сказала она. — Но твой всадник не Корис. Тот, о ком я говорю, — дитя тех, кто заговорами движут горы или убивают людей сталью, чтобы ничто не могло повредить им самим. Это сын Кориса, и зовут его Саймонд. Имя ему было дано чужестранцем, который доблестно сражался рядом с его отцом, освобождая Эсткарп от колдеров.

Мафра помолчала, потом продолжила:

— Если тебя интересует, как всё это стало мне известно, так слушай. Когда я была моложе и сильнее в своей силе, я часто уносилась мысленно за пределы Торовых топей, как ты это сделала сегодня. Друга Кориса — Симона Трегарта — благодаря волшебству его противников заманили сюда, а потом отдали врагам. И с ним была та, кого по обычаям чужаков выбрал себе в пару Корис. Но тогда мы поступили неправильно, и в ответ нас окружили барьером. Мы не можем выйти за пределы болот, даже если захотим, и к нам никто не может прийти.

— А морской берег тоже ограждён, мать клана?

— Большая часть берега — да. На него можно смотреть, но туман встаёт стеной, как камни, которые окружают нас сейчас.

— Но, мать клана, я ходила по песку у моря, находила раковины…

— Молчи! — прошептала Мафра. — Если это дано тебе, никому не рассказывай. И может настать время, когда это тебе пригодится.

Турсла тоже заговорила шёпотом.

— Это предвидение, мать клана?

— Не очень ясное. Я знаю только, что тебе понадобятся все силы тела и разума. Вот что я скажу тебе. Уннанна призывает сегодня вечером, и если ей ответят… — Мафра подняла руки и снова уронила их на колени. — Тогда я всё предоставлю твоей сообразительности, дочь-мотылёк. Твоей сообразительности и тому в тебе, что из другого мира.

И она сделала знак, отпуская девушку. Турсла пошла к себе, взяла веретено, но если бы кто-нибудь понаблюдал за ней, то увидел бы, что работа её приносит мало проку.

Наступил вечер, и женщины клана начали шёпотом переговариваться. Никто не обращался к девушке; она наполненная, и теперь ничто не должно угрожать ей и тому, что в ней. Не приближались и к Мафре. Женщины собрались вокруг Паруй и неслышно ушли.

Вокруг острова домов не стоят часовые, кроме одного-двух, которые сторожат от ящериц-вэков. И в любом случае никто не станет следить за тем, кто идёт к гробнице, поэтому Турсла, накинув тёмный плащ, который скрыл её волосы, решила, что сможет пройти туда незаметно.

Она пробиралась по той же тропе, по которой уже проходила сегодня. Те, что шли впереди, не несли факелов; светила только луна, но Турсла видела, что были представлены все дома. Это не подлинный призыв, потому что нет мужчин. Так она думала, пока не заметила лунный отблеск на острие копья и не увидела мужчин в плащах. Десять воинов выстроились перед троном. А на троне кто-то сидел. Турсла нашла укрытие за грудой камней, и в этот момент сидевший на троне поднял голову к свету.

На месте поиска сидела Уннанна. Глаза её были закрыты, она медленно поворачивала голову из стороны в сторону. Окружающие начали петь, вначале негромко, так что голоса их были едва слышны за журчанием воды и шелестом крыльев каких-то ночных птиц. Но вот пение стало громче — пение без слов, но от этого пения кожу Турслы закололо, волосы на затылке у неё зашевелились. Девушка обнаружила, что тоже поворачивает голову, как это делает Уннанна, и тут же осознала опасность: она может быть захвачена тем, что здесь происходит.

Она подняла руки и закрыла глаза, чтобы не видеть этого раскачивания, и, вспомнив о песчаной сестре, ухватилась за это воспоминание, как утопающий в море за брошенную верёвку. Ритм пения бился в её теле, но Турсла боролась с ним; не вполне сознавая, что делает, она встала во весь рост и начала маршировать на месте — не в такт движениям Уннанны, а по-другому, в ином ритме, чтобы вырваться из чар, навеваемых матерью клана.