Андрей Столяров - Жаворонок

Появление их в здании штаба вызывает необыкновенный фурор. Сцена эффектна и в самом деле отдает театральностью: залитый кровью по скулам, морщащийся от боли Зайчик, возбужденные атлеты-охранники, сходу пытающиеся объяснить, что их вины в случившемся нет, бледная, как бы слегка заторможенная, спокойная Жанна и – три истукана, вошедшие и, как вкопанные, остановившиеся у дверей. Местные сразу же узнают в них знаменитых братьев Степановых; или – Степано, как принято их называть тут на итальянский манер. Причем, старший, который «дон», уже отсидел за вооруженное нападение, а оба младших, как на ухо Кармазанову шепчет дежурный штаба, до сих пор на свободе лишь благодаря рынку и демократии. Ситуация напоминает картину «Не ждали». Минут десять пытаются говорить все разом – даже врач, выстригающий Зайчику волосы, чтобы продезинфицировать рану. Неразбериху усиливают пятеро полуодетых парней, ввалившихся в помещение с резиновыми дубинками. Их в срочном порядке вытребовал ночной дежурный. Однако Кармазанов не случайно имеет репутацию блестящего организатора; такие люди умеют отделить главное от второстепенного. Он мгновенно схватывает самую суть происшедшего – приглашает к себе в кабинет сначала обморочно-спокойную Жанну, затем возбужденного Зайчика, придерживающего на затылке ватный тампон, затем – Дона Степано, который сначала оборачивается на Жанну, вслед за этим – обоих его младших братьев, местного журналиста, третьи сутки вылавливающего как раз что-нибудь этакое, и где-то часа через два (уже середина ночи) на свет божий является сразу целая папка удивительных документов: заявление Жанны в городскую прокуратуру о нападении, имевшем место быть, заявление гражданина А. А. Зайчика – о том же и по тому же самому адресу, показания, правда весьма краткие, ребят из охраны, заявление самого Кармазанова для печати под заголовком «Политический бандитизм», статья журналиста под не менее интригующим заголовком «Кому служит наемный убийца?», и, наконец, главное – написанные от руки, признания всех братьев Степано – что они, такие-то и такие-то, проживающие в настоящий момент там-то и там-то, были наняты гражданином (приводятся имя, отчество и фамилия противоборствующего кандидата) для осуществления хулиганских действий по отношению… причем, ясно описываются обстоятельства преступного сговора, с называнием сумм и свидетелей, присутствовавших при сделке. О подробностях самого нападения они пишут невнятно, напирая, в основном, на раскаяние и добровольную явку с повинной, подчеркивая, что в результате их действий никто серьезно не пострадал (Зайчик не в счет, хотя врач, разумеется, официально фиксирует травму; данная бумага в папку однако пока не вкладывается). Это – бомба. Глаза Кармазанова светятся, точно от радиации. Видны сжатые зубы, когда он подворачивает верхнюю губу к носу. Около трех ночи документы по факсу уходят в избирательный штаб противника, а еще через час раздается осторожный стук в дверь черного входа – не зря Кармазанов настаивал, чтобы черный ход в эти комнаты обязательно был – и когда дядя Паша, стоя сбоку и держа правую руку под пиджаком, левой осторожно отодвигает чугунную перекладину, два человека моргают от обрушенного на них из комнат яркого света: сам кандидат-соперник, товарищ Б. С. Проталин, и сопровождающий его нервный высокий юноша, похожий на Родиона Раскольникова, в джинсах, с волосами до плеч, видимо, тоже охранник.

О такой удаче Кармазанов не мог и мечтать. Несколько секунд он, моргая, как рыба, смотрит на своего политического конкурента, от неожиданности, видимо, даже не может сообразить, что сказать, и лишь когда дядя Паша назидательно кашляет, прикрыв рот рукой, спохватывается и приглашает их к себе в кабинет. Они рассаживаются у стола, действительно как на дипломатических переговорах. Кармазанов – напротив Проталина и юноши, который не охранник, оказывается, а сын кандидата, дядя Паша и Зайчик – несколько сзади, Жанна – на подоконнике, лицо ее скрыто тенью от шторы, – и Б. С. Проталин просит, чтобы во время переговоров не делалось никаких записей. Ну, не считайте меня Эйнштейном, насмешливо говорит Кармазанов. Я не мог заранее предугадать ваш приход… Он все же он оглядывается и смотрит на дядю Пашу, а тот, дернув плечами, выставляет на стол две свечи в граненых стаканах, зажигает их, выдергивает из розеток телефоны и лампу, а затем гасит в комнате свет и снова садится. Громадные колеблющиеся силуэты шарахаются по стенам. Теперь вас устраивает? – деловито спрашивает Кармазанов. Теперь устраивает, также деловито отвечает Проталин. Он, по-видимому, вообще человек деловой. Я вам предлагаю обмен, если получится… Наклонившись, он достает из «дипломата» картонную папку с тесемками, медлит для значительности пару секунд и выкладывает на стол. Что это? – прохладно спрашивает Кармазанов. Вот, ознакомьтесь, также прохладно ответствует Б. С. Проталин. Кармазанов быстро, но очень внимательно просматривает содержимое. Взятки никого не волнуют, говорит он со скукой в голосе. Папка снова исчезает в «дипломате» Проталина. Больше она нигде не всплывет. Некоторое молчание, потрескивание расплавленного стеарина… Хорошо, тогда назначьте ваши условия, наконец говорит Б. С. Проталин.

Держится он превосходно: голос ровен и холоден, как полагается на переговорах, крупное начальственное лицо из тех, что нравятся избирателям, под дубленкой – строгий темный костюм с галстуком, заправленным за жилетку. Внешне он явно перекрывает пухлого «демократического» бегемота. Жанна, по-видимому, испытывает к нему интуитивное уважение. Чувствуется в нем достоинство, не могущее быть поколебленным никакими случайностями. И только хрусткие пальцы, когда он поворачивает замок «дипломата», выдают его слабость и жуткое внутреннее напряжение. Кармазанов, наверное, тоже проникается к нему уважением; отвечает вежливо и даже в какой-то мере сочувственно: Вы должны завтра снять свою кандидатуру… Невозможно, сразу же говорит Проталин. Он уже, вероятно, обдумал этот вопрос, пока ехал сюда. Почему? Мне не позволят этого сделать. «Угол»? – напрямик спрашивает Кармазанов. – «Угол», после секундной заминки отвечает Проталин. Кармазанов щурится; он в курсе, что за «народным блоком» стоит некий криминальный авторитет, кличка «Угол», не брезгующая в борьбе никакими средствами. На чем вас «держат», на семье? – интересуется он. На жене, дочери, опять таки после паузы отвечает Проталин. «Угол» давал деньги непосредственно вам? А когда договаривались с этими, киллерами, вы там присутствовали? Да, опять после паузы кивает Б. С. Проталин. Господи, говорит Кармазанов, да кто же отдает такие распоряжения при свидетелях? Неужели не ясно, что это – крючок, с которого будет не соскочить? Этого хотел «Угол», тихо сообщает Проталин. А выкупиться? – спрашивает Кармазанов почти дружески. Проталин морщится: Нет, «Углу» не деньги нужны. Ему нужно, чтобы город был у него в кармане. Тогда вашему положению не позавидуешь… Они снова молчат, потому что все уже, вроде бы, сказано. Наконец, Проталин начинает вставать – с трудом разгибая суставы. И тут внезапно взрывается длинноволосый юноша. Он подскакивает на месте так, что отлетает в сторону стул, и кричит в лицо Кармазанову, что тот подлец и грязный политик, что пропихивает ворюгу, которому давно место в тюрьме, и что ради политических выгод топит порядочного человека. Юноша совершенно невразумляем. Кажется, что он сейчас бросится на Кармазанова с кулаками. – Да вы понимаете хоть, что это для нас значит?!. – В кабинет врываются парни, вызванные дежурным. Впрочем, Кармазанов просто игнорирует оскорбления. Проталин же совершенно безжизненно берет сына за руку. Пойдем… Нет, я все скажу этому подлецу!.. Пойдем, Юра, это не имеет смысла… – Юноша вдруг успокаивается и уже сам берет Проталина под руку: Все в порядке, отец, извини, не смог сдержаться… – Не прощаясь, они спускаются по ступенькам черного хода. Слышно, как хлопает дверца и как рычит, постепенно удаляясь, мотор. Уехали? – загадочно спрашивает Кармазанов. На лице его – радость, от которой в комнате вдруг становится холоднее. Смерти в такой улыбке больше, чем жизни. Появляется Гоша и поднимает над головой кассету видеозаписи. Нормально, хотя, конечно, могло быть и лучше. А вы как оцениваете? Дядя Паше пожимает плечами. Сотрудничество с уголовниками, бандитское нападение – вне сомнений. Для прокуратуры не знаю, а вот для прессы – его разорвут на части. Крышка, особенно если проплатим первые публикации… Отлично, говорит Кармазанов. Сделай пять копий и список – кому передать. Да! Одну копию пошли – этому самому… Дядя Паша, кажется, недоволен: Зачем?.. А пусть посмотрит, ласково говорит Кармазанов. И вдруг улыбка его приклеивается к черепу, будто у мертвеца, потому что он видит Жанну, соскользнувшую с подоконника, и лицо у нее такое, что в кабинете звенит плотная тишина. Вы обещали, что не будете делать запись переговоров, напоминает она. Обещал, соглашается Кармазанов, точно разгибаемый страшной пружиной. Потому он и был с вами так откровенен… Откровенность в политике – это глупость, говорит Кармазанов. Получается, что вы его обманули… Голос Жанны негромок, однако слова разносятся по всем комнатам. Замирают – движение, разговоры, скрипы, шелест бумаги. Вдруг становится ясным, насколько просторен и гулок насторожившийся дом, и насколько глухи и безбрежны снега вокруг города. Глаза у Кармазанова опасно мертвеют, он весь подается вперед, опираясь о край стола, и скрежещет – так что тоже слышно во всех комнатах штаба: Это политика, моя дорогая; учти: политика. Политика, понимаешь? Это – игра без правил…