Андрей Дмитрук - Ветви Большого Дома

-- Значит, все-таки одна. Навсегда одна...

-- Ну, зачем же? Согласись терпеть, стиснув зубы; постоянно уговаривать себя, что ты счастлива...

-- Карл-Хендрик говорил иначе,-- с горькой усмешкой сказала Николь.-Он любил пофилософствовать, оправдывая наше сожительство втроем. Вот... "Любовь была редкой птицей на старой, собственнической земле. Любящие, образуя пару, как бы творили свой собственный мирок, замкнутый, противопоставленный равнодушному большому миру. Ныне стены домашнего очага разрушены, Земля окутана всеобщим дружелюбием и доброжелательностью: есть ли смысл и дальше считать нормой парный союз? Пусть расползается во все стороны сеть любви..."

-- У тебя хорошая память,-- одобрил голос.

-- Ты... слышал наш разговор?

-- Я слышал мириады подобных разговоров. Человеческая ординарность повыветрилась... но похожего все-таки много!

-- Так не прав был Карл-Хендрик?

-- Отчего же! Бывает, что сверхсложность приводит в совсем иным последствиям, чем те, о которых я тебе говорил. Например, человек решает, что он не может замкнуться в паре, поскольку ни один партнер не в силах воплотить все душевные свойства, необходимые для любви:, надо создавать любовный круг, группу взаимодополняющих...

-- Вот это уже точно про меня -- с Карлом-Хендриком и Золтаном. Каждый из них был по-своему необходим. Но...

-- Теперь ты здесь,-- сказал голос.--И ты совсем одна.

-- Если не считать Сусанны.

-- О, это тебя не устроит. Ни одной женщине с начала времен не удавалось полностью замкнуться в ребенке, отдать ему все свои чувства. Это против природы...

Ни коль отчаянно захотелось обернуться -- но моровом дохнуло в затылок, и она осталась сидеть на пне, глядя, как плавает вязкий туман в осиннике, над гнилым хворостом, над путаницей увядших вьюнков.

Наконец, она глухо спросила:

-- И все-таки -- что мне делать, Великий Помощник?

Он приумолк, точно задумался. Николь понимала, что с ней беседует не весь Помощник,-- плывущий по орбите мегакомпьютер,-- а лишь ничтожно малая его часть. Но даже у этой части недурно получается очеловечивание -- все эти вздохи, смешочки, рука на плече, флегматичный голос из-за спины... Входит в доверие. И ведь входит!

-- Я жду ответа!--настойчиво сказала она -- и внезапно почувствовала, что за ней никого нет.

Николь стремительно обернулась. Вырубка была пуста. Мотая головой, вздрагивая, танцевал стреноженный Баярд. Словно только что прошел рядом лесной хищник.

Она устало разогнула колени, привычно устроила за спиной Сусанну. Девочка молчала и, вертя головой, таращилась во все стороны... Стало быть, не смог! Не зря она колебалась. Безумие -- надеяться на машину, даже на мировую, больше, чем на самое себя! И вообще: может ли нечеловек распутывать гордиевы узлы наших страстей и сомнений? Какая-то новая религия. Машинопоклонники. Не хватает только начать воздвигать алтари Великого Помощника: хотя бы и здесь, у Днепра, где две тысячи лет назад стояли усатые идолы ранних славян...

Легкая, опустошенная, беззаботная, готовая ко всему -- хоть на карнавал, хоть головой в петлю,-- ехала Николь между покрытыми сосняком холмами. Ей не хотелось больше ничего предпринимать. Первое же независящее от нее обстоятельство укажет путь...

Она никогда не бывала здесь раньше. Просто, уходя от амазонок, случайно попала в эту, наверное, славную летом, но сейчас унылую и пустынную местность. Ступая, конь брезгливо стряхивал с копыт пласты грязи, налипшие пожухлые листья. Наугад прокладывая тропу по скользким, изрезанным дождями откосам, Николь стремилась лишь к одному -- поскорее бы найти определенность. Любую, любую, любую...

И вот, с разгона въехав на очередной травянистый трамплин, Николь увидела перед собою старую, узловатую дикую яблоню, даже без листвы причудливо-живописную, и за ней -- обветшалую, в толстой шубе дикого винограда, в дебрях малины и ежевики ограду барской усадьбы, со ржавыми узорными решетками меж кирпичных столбов. За наполовину рухнувшей аркой ворот являл сплошную путаницу ветвей одичавший сад. Только центральная дорожка была расчищена до самого крыльца, до белых ложных колонн дома екатерининских времен, еще крепкого, широко раскинувшего пристройки, сени и кладовые. А перед крыльцом увидела Николь мужчину, сидевшего в плетеном кресле у садового стола. Были на столе фарфоровый чайник и чашка, и графин с рубиновой жидкостью, и разрезанный ржаной хлеб, и еще -- листья, прилипшие к бело-голубой выцветшей клеенке.

Николь подъезжала, вглядываясь в лицо мужчины. Он спал, положив руку на старинную печатную книгу,-- словно кругом стояло летнее тепло,-- с гривой седеющих каштановых волос на плечах, бородатый, почти такой же смуглый, как сама Николь, одетый в свитер из верблюжьей шерсти, линялые брюки и сапоги.

Она слышала о подобных людях, но никогда не встречалась с ними. Отшельники, дервиши, аскеты, садху -- нет, не те, что пытались вступить в жалкую сделку с Богом, ценою умерщвления плоти купив загробное блаженство, а святые и преподобные атеисты, служители моноидеи. Может быть, бородач уединился на десять, пятьдесят или пятьсот лет, чтобы докопаться до тайны абсолюта, творящего континуумы Вселенных; может быть, слагал "венок венков", фантастически сложную конструкцию из сотен перетекающих друг в друга сонетов, или хотел сделать разумными деревья, или, или...

Не годилось мешать мизантропу-творцу, но Ни коль, влекомая грустным озорством безысходности, подъехала и окликнула его.

И открылись такие зеленоватые-карие, в пол-лица каждый, озерами до висков, теплые глаза, что задохнулась Николь и невольно ладонь прижала к груди, ударенная -- и вместе с тем неизъяснимо согретая, сразу позабывшая все боли... Мужчина был ошеломительно красив -- красотой Запада и Востока, святого Георгия Донателло и принца Рамы с индийских миниатюр. Он гибко и мощно встал навстречу, как выпрямилась бы ожившая совершенная статуя, и подставил руку атлета, приглашая Николь спуститься с седла.

-- Хотите чаю?-- голосом, от которого у нее ослабели ноги, сказал отшельник.-- Я сделаю новую заварку; можем пить здесь, если вы не боитесь продрогнуть... А девочку мы пока положим в доме. Хорошо?

Николь безропотно позволила ему выпутать Сусанну из заплечных ремней -и лишь растроганно охнула, когда засмеялась дочурка и, одной рукой смело схватив за бороду хозяина, другой показала почему-то на небо...

В пустыне пустынь, простиравшейся от Земли до солярной орбиты Великого Помощника, лопнула незримая пуповина. Видеотактильному фантому высшего класса сложности, только что сотворенному волею всемогущей машины, была придана самостоятельная жизнь с гибкой программой, учитывающей мятежный характер Николь. Великий Помощник не допускал безвыходных положений.