Борис Пшеничный - Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)

— Кто? Полковник? Жди! — Жан возбужденно дернулся. Виски плеснулось ему на руку, но он не заметил, не вытер. — Ну да, врать он не будет, солидность не позволяет, но чтобы откровенничать… Хочешь пари? Голову в заклад — главного он тебе не сказал…

… от аэропорта автобусом он добрался до городской окраины, а там пошел пустырем, углубляясь в темноту и прибрежные дюны. Где-то впереди маячили редкие огоньки рыбачьего поселка. Он считал их, пересчитывал, но нужного не находил. Старик наверняка в пивнушке, но она-то должна быть дома. Разве что улеглась спать. Только рано еще, десяти нет. Вот будет сюрприз… Ее волосы пахли креветками и на губах вкус креветок. Расставаясь, они знали, что это навсегда, хотя ни о чем таком не говорили. Провожать она не поехала, да он и не настаивал. Зачем? И даже в аэропорту, когда объявили, что рейс откладывается до двух ночи, ему не сразу пришла мысль повидаться еще раз. Это уже потом, слоняясь по привокзальной площади, он праздно подумал: успею ведь. Без всякого плана вышел на автостоянку, а тут и автобус. Хотел ли он ее видеть? Вряд ли. Уйдя из погорелого дома, на пепелище не возвращаются… В ботинки набился песок, штанины обросли репейником. Он пялил глаза в темноту, пересчитывая огоньки в поселке, — одного не хватало, — и в нем просыпались страхи язычника, обнаружившего вдруг, что в знакомом созвездии над головой пропала звезда…

Марио посмотрел на Жана: сильно ли тот пьян. Была минута, когда он собирался поделиться, о чем шел разговор за ужином и какое предложение подбросил ему Полковник. Однако передумал: лучше держать язык за зубами. Потом попробуй переубеди, что никакой ты не соглядатай и наушничать не собираешься. Раз тебе предложили такое — подозрение останется. Да и кто для него этот Жан Трене, чтобы выворачивать перед ним карманы?

— Так о чем же умолчал Полковник? — спросил он без всякого интереса, лишь бы поддержать разговор.

Жан ответил не сразу. Пожалел ли он, что спьяна затеял этот разговор? Не похоже. Пауза ему была нужна, чтобы опустошить фужер.

— На нас идет большая охота. Не говорил ведь старый хрыч? Мы как загнанные зайцы. Соображаешь? — Он снова потянулся к бутылке.

— И кто они, охотники?

— Разве их разберешь? Визиток они не оставляют. Тут целая свора — боссы от бизнеса, военные, политиканы, мафия. Что им надо? Ищут ходы к Большому Мозгу. Идут на все. Хочешь иметь миллион, два, пять? Отвалят — им позарез нужен здесь свой человек. Удивлен? Радуйся, что у тебя никого нет. Что такое шантаж — знаешь? Сволочная, скажу тебе, штука. У меня тоже никого. У Доктора? У Кормилицы? Как шесты в пустыне — ни родных, ни друзей. У нас только Он, и Он это знает. А больше нам никого и не надо. Не веришь? Побываешь у Него, тогда поймешь. Еще не был? Скоро позовет. Завтра. Попомни мое слово — завтра. Не боишься? Зря ты не приложился.

Он аккуратно слил в фужер остатки виски, медлен но, растягивая удовольствие, выпил и повертел бутылку, словно хотел удостовериться, что она пуста. Поднимался он долго, сложно: вначале уперся ладонями в подлокотники кресла, выжался, подобрал ноги и тогда только встал. Но держался твердо.

— Засиделся? Пойду бай-бай.

Марио проводил его до двери.

— Жан, — обратился он, — ты не подумал, что я могу быть от тех, от охотников?

— Ты? Не смеши. Тебя же просветили насквозь, до позвонка. Или все еще не понял, куда попал? Его не проведешь, у Него промашек не бывает.

Учитель, похоже, ошибся: «завтра» началось и кончилось, а ничего не произошло… То есть события были, и день пролетел в суете, в каких-то хлопотах, разговорах. Не зная, чем он будет заниматься через пять минут, Марио тем не менее не имел ни одной свободной секунды. Как-то так получалось, что одно набегало на другое. На завтрак его пригласили по телефону, и брился он уже на ходу. Удивился, узнав, что живет он в одном коттедже со «святой троицей» — со вчерашнего дня дом не подавал каких-либо признаков жизни. Все уже жевали, когда он появился в столовой. Поздоровались буднично, будто знали его сто лет. Завтракали сосредоточенно, молча, но это было молчание занятых людей, потому не казалось тягостным. Посматривая на Жана, Марио искал следы вчерашних возлияний, но тот выглядел свежо, никаких признаков похмелья. Учитель первым поднялся из-за стола, за ним ушла Сьюзен. Не задержался и Доктор. Перед уходом он спросил, не пожелает ли Марио побывать у него в лаборатории, сказал, что зайдет за ним, вот только управится с кое-какими делами. И все это с подчеркнутой вежливостью, извинениями. В течение дня Марио еще раз встречался и с Жаном, и с Сьюзен, его водили по службам и отделам филиала. Виделся с Полковником — тот объяснил как выбраться, если появится такое желание, из Нью-Беверли, что оказалось очень просто — надо позвонить в гараж и вызвать машину. При всей хаотичности, случайности этих встреч и разговоров Марио с удивлением обнаружил, что лучше и не мог бы распорядиться своим временем. Такое впечатление, словно опытный секретарь заранее жестко распланировал его день и строго следовал этому плану. Поток жизни подхватил Марио, размывая вязкую плотину настороженности и недоверия, и теперь ему казалось, что он уже вечность в Нью-Беверли.

И только к ночи, сразу после ужина, он почувствовал, что совершенно свободен. Не будет больше ни встреч, ни разговоров, и даже нечаянный гость, вроде Жана, не зайдет к нему отвести душу — все оставили его.

Марио покружил по кабинету, не зная, чем заняться, и вдруг обнаружил себя у окна. Высмотреть он там ничего не мог: вплотную почти касаясь ветвями стекол, снаружи подступала молодая секвойя, и только в верхнем углу открывался клочок потемневшего неба. Он заставил себя вернуться на середину комнаты, постоял, покачиваясь на носках. Взгляд остановился на книжном шкафу. Не выбирая, он взял какую-то книгу, открыл наугад. Прочел страницу, на большее его не хватило — он снова стоял у окна.

Потом он выключил свет, решил, что это поможет успокоиться. Стоял в темноте, пытаясь понять, что с ним. Рука нащупала часы. Толчок! Могло и показаться: наверняка, это нервный импульс или ток крови. Но часы словно ожили, он ощущал их так, как если бы под ладонью был мышонок. Еще толчок и короткий писк.

Сигнал прозвучал не столь четко и требовательно, как у часов Сьюзен, и тем не менее это был сигнал, теперь Марио не сомневался, он не ослышался. Невесть из каких уголков памяти всплыла картина: в темном глухом подъезде стоит человек и не решается позвонить, уже и палец на кнопке, а он все раздумывает; когда же наконец собрался с духом, надавил так осторожно, что самому не понять, позвонил он или только собирается.