Михаил Михеев - Рассказы

На взгляд майора Кубасова, все тоже было складно и логично, и он не понимал, чем, как ему казалось, недоволен полковник Аверьянов. Но майор Кубасов был кадровый военный, четко держался субординации в отношениях о начальством, поэтому он ничего не спросил.

А полковник Аверьянов больше ничего не прибавил.

Майор Кубасов забрал папку и ушел. Полковник Аверьянов бросил в пепельницу лопнувшую папироску и вынул другую. Постучал ею по коробке...

Конечно, все это чепуха. Академик Семиплатов еще мог крутить пластмассовый шарик. Но электровоз — это не мячик от пинг-понга... Четырнадцать убитых, двадцать восемь раненых! Усадка фундамента...

Полковник похлопал себя по карманам и достал спичечный коробок. Вытянул спичку... и не зажег ее. Повертел, как будто видел впервые. Потом отодвинул коробку с папиросами, положил спичку на стекло. Удобно оперся локтями на стол.

Пристально уставился на спичку.

Скрипнула дверь. Он обернулся. В дверях стояла уборщица с ведром и шваброй.

— Извините, — сказала она.

— Ничего! — он встал, смутившись, подобрал спичку. — Ничего, убирайте. Я уже ухожу. - Он отослал машину и отправился домой пешком.

Моросил мелкий дождик. На улицах было сыро и неуютно. Полковник Аверьянов шлепал по лужам и думал. Кажется, никогда в жизни он так много не думал о разном там магнетизме, о телепатии, парапсихологии, и о необъяснимо сложной и по сей день загадочной работе человеческого мозга, и о том, что мышление человека так же бесконечно для познания, как и Вселенная.

Какой-то прохожий в новых калошах, с зонтиком и портфелем под мышкой так же неторопливо брел впереди. Полковник Аверьянов рассеянно поглядывал на поблескивающие задники его калош. Длинная цепочка размышлений привела его наконец к «Олесе» Куприна.

Озорная мысль пришла в голову.

Он сдвинул на затылок фуражку и уставился в спину прохожему.

И тут прохожий неожиданно запнулся. Или ступил в ямку на асфальте, или просто поскользнулся; он потерял равновесие, отчаянно взмахнул зонтиком, выронил портфель и, вероятно, упал бы, но полковник вовремя подхватил его под локоть.

— Извините! — пробормотал полковник Аверьянов, как будто на самом деле был виноват.—Пожалуйста, извините.

Он поднял портфель, протянул его прохожему. Тот буркнул что-то и зашлепал дальше по лужам. Озадаченный полковник Аверьянов проводил его глазами. Поправил фуражку.

— Чепуха! — сказал он сердито.— Чушь какая-то. Существует же на свете закон сохранения вещества, нельзя получить что-то из ничего.

Он свернул на свою улицу. Сделал несколько шагов, Оглянулся на прохожего.

— Конечно, чепуха. Не может этого быть! И кто-то ироничный, притаившийся в глубине сознания, прошелестел насмешливо:

«Потому что этого не может быть никогда...»

Машка

Я читал студентам лекцию по проблемам конструирования думающих машин и неожиданно потерял сознание.

Врачам скорой помощи я доставил немало хлопот. Сознание вернулось только на следующий день — зыбкое сумеречное ощущение внешнего мира. Прошло порядочно времени, прежде чем я начал нормально соображать и вспомнил, что со мной произошло.

— Инсульт,— сказал профессор,— инсульт, молодой человек. Кровоизлияние в мозг. Будем считать, что вам здорово повезло. Могло окончиться гораздо хуже. Не пугаю, предупреждаю на будущее... Конечно, есть явления раннего склероза, но главная причина — перенапряжение нервной системы. Неаккуратно думаете. Да, да, молодой человек, неаккуратно! Перегружаетесь... Перегружать можно руки, ноги, словом — мышечную систему. А нервную — нужно упрашивать. Да, да! Вежливо упрашивать и прислушиваться, когда она отвечает: нет! А мы не слушаем... Голова, небось побаливала по утрам?

Профессору было, вероятно, за шестьдесят; но и мне было уже за тридцать, молодым человеком я себя никак не считал, и слова профессора показались мне обидными.

— Не помню, сказал я и отвернулся к стене.

Согласен, мое поведение можно назвать хамским, что там ни говори, а врачебное искусство профессора спасло мне жизнь. Но всем известно, что благодарность — крайне нестойкое качество человеческой натуры... разумеется, я говорю это не для оправдания.

Профессор был прав: уставал я в институте порядочно. Лекции стоили мне значительно большего труда, чем я вначале предполагал. И не только потому, что материал по основам машинной логики был нов и не было проверенной методики его преподавания. Это бы еще ничего.

Главная трудность появилась в другом.

Единственным учебным пособием для студентов по моей дисциплине оказалась книга Аркадия Ненашева — бывшего доцента Института Проблемной Физики. Я говорю; бывшего, потому что он уже там не работал, а перевелся в Институт нейрофизики. Мне рассказывали, что Ненашев вел весьма интересное исследование биотоков мозга. Ничего удивительного в том я не находил, хотя Ненашев был кибернетик — мозг тоже можно рассматривать как счетно-анализирующую машину, созданную с высокой степенью совершенства.

Мы с Ненашевым вместе закончили институт. Только я по окончании поехал в Камбоджу, на практическую работу, даже не совсем по специальности. Ненашев остался в аспирантуре. Когда я вернулся, он уже успел написать упомянутый учебник и защитить по нему диссертацию. Кибернетик он был способный, и учебник у него получился весьма солидный, доводы выглядели убедительно... если стать на позицию автора.

Декан института рекомендовал мне в лекциях придерживаться материала и тезисов данного учебника.

Вот с этим-то я согласиться не мог.

Чтобы быть верно понятым, мне придется рассказать о Ненашеве подробнее.

Друзьями мы не были: у Ненашева, насколько я знаю, вообще не имелось друзей, он был слишком рационален и расчетлив для этого. Волею случая я оказался его соседом в комнате институтского общежития. Поговорить он любил, слушать его было интересно. Вот только его принципы, вернее, полная беспринципность в науке часто меня возмущала, и тогда мы свирепо и запальчиво спорили,

Ненашев рассуждал примерно так:

— Не дело ученого решать моральные проблемы. Его не хватит на все. Его дело — поиск. Он ищет новое, делает открытие. А люди потом пусть сами разбираются: гуманно его открытие или нет. Это занятие философа или писателя.

Я возражал:

— Мы столько натворили на планете, и все с позиции науки и прогресса, что порой уже и сами недовольны результатами своей лихорадочной деятельности. Я не противник поиска, конечно, человек не может стоять на месте, он всегда идет вперед, ищет новое, повинуясь извечной потребности своего ума. Но современному человеку уже мало быть умным. Ему пора стать мудрым. Особенно, если он ученый и работает на переднем крае науки. Настоящий ученый сейчас обязан быть гуманистом.