Анастасия Парфенова - Посланник

Перед ним расстилался спящий город: пустынные улицы, свет разбитых фонарей, тихий гомон спящих сознаний. Полная луна плыла по темному небосклону, будто огромная светящаяся бабочка. Каковы бы ни были недостатки этого мира, здесь было красивое небо.

Олег закрыл глаза и скользнул в мир спутанных образов и наполовину спящих видений. Сегодня особая ночь. Сегодня сами звезды затаили дыхание. Сегодня сама планета приведет его к той, кого она избрала для своего спасения.

Из всех способностей Посланников Леек научился наиболее ценить именно эту: способность слушать, что говорит тебе мир. Способность слышать то, что желают тебе сказать.

Зимний ветер влетел в окно, требовательно ударил в лицо. Запах прелых листьев, запах мокрого снега, и улиц, и снов, и бензина. Высоко-высоко неспешно перемещались огромные массы воздуха, более пугающие, нежели любой водный поток. Вдалеке лениво перекатывались холодные глубины океана. И внизу, в вечной, нерушимой глубине медленно и неотвратимо двигались литосферные плиты. А еще ниже, нерушимое и безграничное, бушевало пламя магмы. Жизнь, тонкой пленкой размазанная по этому беспредельному величию, казалась такой незначительной, такой преходящей...

Сегодня была особенная ночь. Сегодня на одну-единственную ночь Посланник мог стать сыном этой планеты, мог принадлежать ей, как принадлежали все жившие на ее поверхности существа, мог слышать ее зов.

Бесшумной тенью соскользнул с подоконника, ноги едва касались асфальта, а стены домов смывались в сплошное пятно – так стремителен был бег. Куски времени выпадали из восприятия – он вдруг обнаруживал себя на другой улице, в другом районе, а ветер все так же пел в вышине, и он проваливался в эту песню, позволяя воле этого мира вести себя дальше. Мимо смутным сном промелькнули красивые старинные здания центра, высокими тенями вспыхнули стандартные коробки жилых районов, запахом снега и земли запомнился какой-то парк.

Олег тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Приходить в себя не хотелось. В конце концов частично вернуться к реальности помогло удивление. Избранная – здесь?

Это было, пожалуй, одно из самых нищих, самых грязных и самых незавидных мест, которые Олегу до сих пор доводилось видеть в мире под названием Земля, а он позаботился исследовать все самые неприглядные закутки, до которых успел добраться за такой короткий срок. Посланник стоял в обгорелом, заваленном мусором коридоре какой-то старой, полуразвалившейся общаги. Здесь воняло. Нет, Посланник отнюдь не был изнежен изящными ароматами, ему доводилось бывать в местах, которые пахли куда как хуже, и тем не менее чувствительное обоняние громко протестовало. Света не было. Отопления не было. Похоже, не было даже воды. Здание было давно заброшено.

Олег осторожно двинулся по покрытым чем-то липким полам, ведомый все тем же неослабевающим чувством направления. Она была здесь. Близко. Он прошел мимо двух дверей и остановился у третьей. Здесь. За тонкой, грозящей развалиться от малейшего толчка деревянной перегородкой слышался стук по крайней мере десятка сердец, причем сердец нездоровых. Совсем нездоровых. Даже в реанимационном отделении, куда его неделю назад забросило во время очередного исследования, сердца бились увереннее, а дыхание спящих звучало ровнее. Но больше всего настораживал запах: едва уловимый сладковатый аромат, который заставил внутренности Посланника сжаться в недобром предчувствии. За этой дверью было что-то очень нехорошее. Очень.

Его лицо превратилось в холодную, отрешенную маску, когда рука осторожно толкнула дверь, как-то умудрившись бесшумно открыть эту скрипучую створку. Посланник стоял чуть в стороне от дверного проема, так чтобы не поймать пулю, если кому-нибудь вздумается в него стрелять, затем, убедившись, что все спят тяжелым нездоровым сном, призраком проскользнул внутрь.

Посередине комнаты стояла небольшая печка-буржуйка, освещавшая помещение красноватыми отблесками углей. Был стол, заваленный каким-то мусором, была груда тряпья, которую при желании можно было определить как одеяла, были даже две кровати, занятые спящими людьми. Те, кто на кровати не поместился, спали на полу, спутавшись в тугой клубок полуобнаженных тел и старых тряпок. Пожалуй, если бы не тяжелый запах, можно было бы решить, что они прижимались друг другу только в поисках тепла.

Пахло нищетой, кровью, гниющей заживо плотью и старой-старой грязью. А надо всем этим витал еще один запах: странный, сладковатый. Сознание Посланника с каким-то упрямым отчаянием отказывалось идентифицировать этот непонятный аромат.

Избранная была здесь, в этом у Олега не осталось ни малейшего сомнения. В красноватой темноте смутно угадывалось свернувшееся в комочек тело, спутанные, больного вида волосы. Посланник тенью скользнул к куче на полу, осторожно приподнял ее подбородок, пытаясь рассмотреть лицо. Одна рука девочки упала, и на внутреннем сгибе локтя на коже позорным клеймом горели многочисленные кровавые «дорожки». Сердце Посланника судорожно дернулось, на мгновение остановилось... и тут же зашлось в бешеной гонке гнева и страха. Холодный металлический комок застрял где-то в горле.

Он наконец узнал этот запах.

Спутанная вереница кошмаров, которая в последнее время стала для нее сном, отступила, как удушающая петля. Ей было жарко, и душно, и плохо. Кости ломило, сухая шелушащаяся кожа болезненно зудела, перед глазами все плыло. Тела, прижавшиеся рядом в знакомом наркоманском единстве, еще несколько часов казавшиеся самыми родными, самыми понимающими на свете людьми, теперь представлялись тяжелыми, тянущими на дно, не дающими вздохнуть оковами, хомутами.

Вика попыталась шевельнуться, и... тут появился Он.

Лицо соткалось из теней, как демон возмездия или, быть может, ангел печали. Оно парило в темноте, лишенное тела, обрамленное багровыми бликами, и даже ради сохранения собственной жизни Вика не смогла бы сейчас отвести взгляд от этого невероятного потустороннего видения.

Таких лиц не бывает. Четко, почти болезненно очерченные скулы и подбородок, резкий, хищный нос, багровые провалы восточных глаз. И – неожиданно мягкие, несущие какой-то африканский отголосок губы. Вика застыла то ли от ужаса, то ли от восхищения. Таких глюков у нее еще не было...

Лицо приблизилось, и теперь Вика совершенно точно знала, что стояло за ледяной неподвижностью этих черт. Гнев. Воплощенный, изваянный в бронзе, холодный и безграничный, как близкая смерть. Пальцы, впившиеся в ее подбородок, горели, как раскаленные щипцы. Какой-то атавистический инстинкт, непонятно почему оставшийся жить в сломанном теле, заставил ее отшатнуться, попытаться вырваться, но мышцы словно окаменели, мысли застыли в пустоте...