Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия

Петр, после тщательного изучения карт, пришел к выводу, что нам удастся попасть через это кольцо прямо на Море Фригорис, за которым находится гористая местность, тянущаяся до самого полюса. Это значительно сократит нам дорогу.

На Море Имбриум, 10° з. д. 47° с. ш.,

20 часов после восхода Солнца третьего дня.

Наконец мы достигли границ огромного Моря Дождей, для чего нам потребовалось около двух месяцев. Здесь — это всего лишь два дня, но там, на Земле, за это время Луна уже два раза обновилась.

Уже несколько часов мы видим перед собой мощный вал кольца Платона. Его восточная часть сверкает на солнце, как огромная белая стена на черном небе, в западной части еще ночь, только вершины горят подобно факелам.

Томаш проснулся на восходе солнца. Какое-то время он удивленно смотрел на нас, а потом попытался подняться из гамака, но не смог. Он бессильно упал на подушку, тогда Марта помогла ему подняться и сесть. Я быстро подбежал к нему, чтобы узнать, не хочет ли он чего-нибудь. Петр тем временем стоял у руля.

Томаш очень удивился, что наступил день. Он ничего не помнил со времени своей болезни, забыл даже о несчастном случае, который с ним произошел. Я напомнил о нем, он задумался на минуту, видимо, роясь в памяти, потом внезапно побледнел — если можно говорить о еще большей бледности и так мертвенно-белого лица — и, закрыв лицо руками, начал повторять в тревоге:

— Это было ужасно, ужасно!

По его телу пробежала дрожь.

Когда он немного успокоился, я попытался осторожно узнать, что его так испугало и вызвало эту фатальную ситуацию, но все мои попытки окончились ничем. Он упорно молчал, либо давал какие-то бессвязные ответы, так что, в конце концов, я прекратил свои бесполезные вопросы из опасения, что только мучаю и утомляю его. Зато я со всеми подробностями рассказал, в каком состоянии мы нашли его и о течении его болезни. Он слушал меня внимательно, иногда вставляя латинские медицинские термины, расспрашивал обо всех деталях и, выслушав все, повернулся ко мне и сказал удивительно спокойно, даже с улыбкой:

— Знаешь, мне кажется, что я умру.

Я сразу же решительно запротестовал, но он только покачал головой:

— Я врач, и сейчас, когда нахожусь в полном разуме, могу реально оценить собственное состояние. Меня удивляет, что я еще жив. Когда я упал, как ты говоришь, в маске моего костюма разбилось стекло. Если я не умер сразу, то только благодаря тому, что вы достаточно быстро прибежали на помощь, и воздух, находящийся у меня в резервуаре, не успел вытечь полностью. Однако из того, что ты рассказал мне о состоянии, в каком вы нашли меня, я делаю вывод, что атмосфера в моем костюме была уже достаточно разреженной, это вызвало прилив в крови, которая результате высокого внутреннего давления начала сочиться не только изо рта и носа, но даже сквозь поры кожи. Если бы вы задержались еще на нисколько секунд, то нашли бы только обескровленный труп. Меня удивляет, как, после такой потери крови, я выдержал столько дней горячки… Хотя она не могла быть сильной… при такой потере крови и слабой деятельности сердца. В конце концов, я вы; держал горячку и жив, но это не значит, что я буду жить. Я потерял много крови. Посмотри, пульс едва слышен, коснись моей груди — чувствуешь, как бьется сердце? Его удары так слабы… На Земле, возможно, я вышел бы из этого состояния, но здесь при отсутствии условий…

Он устало замолчал и закрыл глаза. Мне показалось, что он вновь засыпает, но он, облокотившись на подушку, из-под полуприкрытых век наблюдал за Мартой, занимающейся приготовлением лекарства, которое он сам себе прописал. Невиданная, безграничная печаль была в этом взгляде. Он пошевелил губами, потом, подняв глаза, тихо сказал, глядя мне прямо в лицо:

— Вы будете добры к ней, правда?

Сердце мое болезненно сжалось, но в то же время я чувствовал, что какой-то жестокий, гнусный голос шепчет мне прямо в ухо: «Когда он умрет, Марта достанется одному из вас, может быть, тебе…»

Я опустил глаза от стыда перед самим собой, но, по-моему, он прочитал эту мысль на моем лице, хотя, клянусь Богом, она длилась короче, чем самое быстрое мгновение!

Он усмехнулся, хотя в глазах его была боль, и, протянув ко мне слабую руку с сетью мелких голубых жилок под бледно-желтой кожей, добавил:

— Не ссорьтесь из-за нее. Дайте ей возможность… уважайте ее…

Он не смог закончить фразу. Только через минуту, зачерпнув дыхание, он неожиданно изменившимся голосом резко сказал:

— Впрочем, возможно, я останусь жить. Совсем не обязательно, что я должен умереть.

Я торопливо стал уверять его, что, конечно, так и будет, но сам сомневался в этом.

Со времени этого разговора прошло несколько часов, но его состояние нисколько не стало лучше, казалось, даже ухудшилось. Постоянно возникают приступы удушья, сердцебиение, потеря сознания. Не знаю, как все будет дальше. При этом он стал страшно раздражительным и капризным. Марта не может ни на шаг отойти от него; на нас он вообще смотрит, как на врагов.

Я попытался еще несколько раз расспросить о причинах его таинственного побега, но каждый раз, как только я заводил этот разговор, он немедленно замолкал, а в глазах его появлялось такое беспокойство, что мне становилось жаль мучить его вопросами. В конце концов, какое мне до этого дело? Достаточно того, что случилось несчастье. Если бы все кончилось только этим!

Третьи сутки, 66 часов после восхода Солнца,

под Платоном, по дороге на восток..

Предположения Варадоля оказались полностью ошибочными. Пробраться вместе с автомобилем через центр горного кольца Платона — вещь совершенно нереальная. Нам приходится обходить цепь Альп, что значительно увеличивает наш путь. Но другого выхода нет.

Несмотря на то, что прошло уже больше 30 часов от восхода Солнца, когда мы стояли у подножия Платона, мы за это время преодолели путь только в сто километров, правда, по исключительно гладкому грунту.

Гигантское, диаметром около девяноста километров, кольцо Платона находится в северной части Моря Дождей. К юго-востоку от него тянется цепь лунных Альп до самого Палюс Небуларум, которым Море Имбриум соединяется с Морем Серенитатис.

Эта цепь только в одном месте прерывается широкой поперечной долиной, едва ли не единственной на этой стороне Луны, ведущей к Морю Фригорис, которое предстоит преодолеть по дороге к полюсу. К западу от Платона, насколько видит глаз, простирается высокая и обрывистая скала, изогнутая полукругом, окружающим обширную Бухту Радуг. Само кольцо Платона образовано гористым валом, окружающим внутреннее пространство площадью около 7500 квадратных километров.