Трилобиты не виноваты - Светлана Аркадьевна Лаврова
Через пару глотков Изя и Шумар вернулись и плюхнулись на дно, взметнув облачко ила.
– Посадка совершена в заданном квадрате. Жертв нет, – отрапортовал Шумар. – Ну что бы вы делали без папы Шумара, дети мои?
– О-о! – Изя не мог сказать ничего внятного и только таращил глаза.
– Дышишь нормально? – озабоченно спросил Пип. – При больших скоростях вода не успевает поступать в жабры.
– Это я не подумал, – смутился Шумар. – Хоть и гений. Прости, Изя, деточка, прости резвенького папу Шумара, он слишком быстро тебя прокатил. Ну что, берёте меня?
– Берём, – еле простонал Изя, и вправду полузадохнувшийся. – Я потренируюсь дышать на скорости. Просто он меня так неожиданно поволок, я не успел подготовиться. Зато я не буду вам в тягость!
– Ты мне будешь в тягость, но это мои проблемы, – заметил Шумар. – Всё, вопрос решён?
– Да, – кивнул Пип. – Если ты можешь иногда нести Изю, когда надо будет плыть – это здорово. А остальное время ты на нём будешь ехать.
– Элегантное инженерное решение, – согласился Эври. – На этом принципе можно построить двигатель для неплавающих трилобитов – не примитивный пропеллер, а куда более изящное приспособление, не создающее избыточной турбулентности.
– Да, я очень изящен, – согласился довольный Шумар.
– Кто куда, а я домой, – сказал Изя. – Денёк был – сдохнуть можно.
Мурка, за мной!
Все повернули к своим норкам. Пип проводил их взглядом – завтра он расстанется с половиной из них. В это как-то не верилось.
– Ты чего домой не идёшь, Радик? – спросил он.
– Слушай меня и молчи, – очень тихо зашептал Радик, глядя в сторону, будто он любуется ослепительной фиолетовой медузой, колышащейся слева. – Завтра, как только вода посветлеет, приплывай в Голубой Грот.
Никому не говори, а то худо будет.
– А что? Ты что-то придумал? – начал было Пип, но Радик так сверкнул на него алыми глазами, что тот замолчал. Радик, не прощаясь, побежал в сторону дома.
«Почему глаза-то алые? – подумал Пип. – У одонтов такие же глаза, как у нас – много-много прозрачных кальцитовых линз-призмочек. Красных глаз не было у Радика. И зачем в Голубой Грот? Что-то неладно с моим другом».
Глава 14
Тайна Голубого Грота
Пипу снилось, что по Голубому Гроту на него надвигается огромный Радик, распухший до размеров Изи. Глаза у него светились оранжевым, а вокруг глаз шевелились чёрные щупальца, которые (как понял во сне Пип) назывались «ресницы». Нелепое слово, и щупальца нелепые, извиваются во все стороны. Ой, у Радика две головы! Одна нормальная, а вторая, видимо, незаконная, потому что Радик всё время пытался запихнуть её обратно в панцирь левой второй ногой. А незаконная голова высовывалась из панциря и кричала «бе-бе-бе», дразнясь смешным розовым ротовым придатком, похожим на червяка. Пип знал, что это Радик, он друг, и его бояться не надо, но всё равно было жутко и хотелось убежать. Радик приблизился, его оранжевый левый глаз упёрся почти в лицо Пипу, ослепляя. Пип дёрнулся и проснулся.
Прямо перед его лицом качалась «будилка» – оранжевый огонёк.
Некоторые мелкие планктонные организмы умели светиться в темноте.
И зрячие трилобиты использовали их, если надо было кого-то разбудить – посылали помелькать перед спящими. А-а, это, конечно, Радик прислал «будилку» – боялся, что Пип проспит. Вообще-то правильно боялся. Пип любил поспать, что безусловно не соответствует героическому образу бдительного командира разведгруппы.
– Да иду, иду, – проворчал Пип «будилке». – Ещё темно совсем. И зачем Радику понадобилось поднимать меня так рано?
Хотя встал он не рано, а как раз вовремя. Голубой Грот находился далековато от спальных норок. Пока доплывёшь – вода посветлеет. А Радик как раз просил приплыть, когда вода только начнет светлеть. Это время по-трилобитски называлось «рассвет».
Пип и Радик нашли Голубой Грот давно, в первом классе. Это было обширное низкое помещение в известняковой стенке. Из-за белого известняка вода днем казалась ярко-голубой. Красивое место и пустынное – насколько может быть пустынным кусок океана, битком набитого всякой живностью. Так или иначе, другие трилобиты, видимо, не знали о Голубом Гроте, медузы в него почему-то не заплывали, губки и морские лилии качались у входа, маскируя его, но не проникали внутрь. И планктону тут не нравилось, планктон простор любит, а не низкие своды.
Пип приплыл в грот очень быстро, до рассвета. Он чуть не проскочил мимо – всё-таки он дневное существо и в темноте видит плохо. Радик был уже внутри, тревожно топорщился колючками. Пип первым делом посмотрел другу в глаза – не светятся, не красные, нормальные глаза.
Показалось что ли вчера?
– Чего надумал-то в такую рань? – проворчал он. – Я не вижу ничего.
Если розыгрыш – дам в глабель.
Радик ответил не сразу, будто собираясь с мыслями. Потом сказал тихо:
– То, что я сейчас собираюсь сделать – страшное преступление. Если об этом узнает кто-то из одонтов, меня изгонят из рода, предадут проклятью, напишут моё имя на трех золотых и трёх чёрных флагах и сожгут их Огнём Артхара. Может, и убьют, но это был бы лучший вариант.
– Ну и не делай, – сказал Пип, ошалев от такого начала беседы. – Зачем тебе преступление?
– Я надеялся, что не придётся, – Радик вздохнул всеми восемнадцатью ногами. – Я надеялся, что мы пойдём в одной группе, и я буду охранять тебя, Парабара и Изю, а Эври пойдёт во второй группе. Но я иду в другой группе. А это значит, что вы практически беззащитны! Только одонты – стоящие воины, остальные – личинки ясельные. Не обижайся, Пип, ты не представляешь, что я умею и насколько я сильнее тебя как боец.
– Да я не обижаюсь, – ответил слегка задетый Пип. – Ты же не виноват.
Сначала планировалось, что в каждой группе пойдёт по одонту, а теперь видишь, как всё получилось. А причём тут преступление?
– Я собираюсь показать тебе один секретный приём одонтов, – сказал Радик напряжённо, как будто страшные слова застревали внутри него и обжигали. – Это преступление и бесчестье. Ни один одонт не смеет раскрыть секреты мастерства чужому. Даже самые примитивные упражнения, даже простые стойки. Если ты кому-нибудь об этом скажешь – я погиб.
– Ой, да не надо тогда! – перепугался Пип. – Не гибни, пожалуйста. Я, конечно, ничего не скажу, но вдруг узнают по почерку? Сэнсей говорил, что стиль каждого мастера узнаваем. И вдруг нас подслушивает сейчас какой-нибудь планктон и побежит жаловаться?
– Планктон не бегает. Никто не подслушает – ночные спать легли, дневные ещё
