Александр Громов - Менуэт Святого Витта
– Как ты сказал?
Быстрый горячий шепот терзал ухо. Невидимый в темноте мальчишка торопился: отлучка не должна быть чересчур продолжительной. И без того что-то подозревают, хотя вряд ли додумались сунуть «жучок» в аварийный лаз. Когда дело дойдет до разборки, капитан не сможет обеспечить безопасность информатора – даже если предположить, что он специально задастся такой странной целью. Вслух об этом не говорилось, но оба это понимали.
– Повтори еще раз, – шепотом приказал Стефан.
Вслушиваясь в ответный шепот, он потел и кусал губы. Эти мерзавцы выдумали план, который должен был сработать. Может быть, стоит назначить Ронду заместителем по строительству, а Илью перевести к ней в подчинение – пусть-ка сцепятся… Это надо обмозговать. Нет, но каков Илья! Какова идея! За одно это его следовало бы втоптать либо возвысить. «Махер» был бы в их руках уже сегодня, и вовсе незачем кидаться на меня скопом, глупо это и ненадежно, достаточно, чтобы какой-нибудь маломерный малец, хотя бы вот этот шепелявый, спрятался, пользуясь толчеей, в каюте… десять против одного, что мне не пришло бы в голову обшарить стенные шкафы…
Вот, значит, как.
Людвиг отказался. Медлительный умный тяжелодум нашел единственно возможную причину отказа. Несомненно, они договорились ждать Питера. Еще несколько дней имеет смысл его ждать.
Ай да Людвиг!.. Стефан сидел, скорчившись в лазе в три погибели, и тихо киснул от совершенно неуместного, дурацкого смеха. Нет, что хотите говорите о Людвиге – а есть в нем что-то Настоящее – и только так, с большой буквы! – чего нет ни в ком, даже в Маргарет. Пусть нет у него настоящего ума и никогда не было – он и не нужен тому, кто может вот так – кожей – почувствовать неладное в желаемом. Ай да фрукт этот Людвиг! Жаль, что не друг и другом не станет.
– Погоди, погоди… Так-таки и сказал: «Мы без него перегрыземся на следующий день»? Не врешь?
– Стану я врать…
– Хорошо, – сказал Стефан, отсмеявшись. – Спасибо. Пирожное за мной.
– Два, – нахально сказал мальчишка.
В темноте казалось, будто он улыбается.
– А что еще?
– Дежурить днем, не ночью…
– А еще? – вкрадчиво спросил Стефан.
– Хватит…
– Ты и ночью на дежурстве спишь. Зачем тебе день? Чтобы не работать? Между прочим, ты не боишься, что они догадаются?
– Сделай, чтобы не догадались, – возразил мальчишка.
Вдруг захотелось его ударить.
– Я подумаю. Иди.
По направлению к выходу из лаза зашуршало. Стефан мог бы поклясться, что мальчишка и теперь ухмыляется, щерится черным провалом, в котором не хватает четырех передних зубов. Он вспомнил, как испугался, когда утром у частокола Маркус оказался у него за спиной – гибкий хищный зверек, готовый к прыжку… «Неужели это я его таким сделал? – с сомнением подумал Стефан. – Таким, что он уже не ощущает, кто он есть, для него это естественно… Нет, не я. Я не мог. Подлец ведь, гаденыш – и нашим, и вашим… Нельзя верить – ударит исподтишка. Платный информатор… Полезный, в общем-то, человек, нужный».
– Стой, – сказал Стефан, и Маркус остановился.
«Разве он не понимает сам, насколько это унизительно – таиться от всех, прятаться, как вор… Хм. Откуда мне знать, что он вообще понимает. Может быть, давно пора въявь завести собственную полицию, чтобы не слюнявить в ухо сплетни? Да только где я найду для нее столько пирожных?»
– Нет, ничего. Иди.
19
– Смотри-ка, – сказала добрая великанша, распутав кокон, – совсем сухой.
Джекоб тут же исправил это упущение. Услышав «ну, вот», он не огорчился. Всякому действию свое время. Сегодня он наконец сумел справиться с управлением своим мочевым пузырем и был удовлетворен первым успехом. Если существовать, не учась ничему новому, – зачем вообще существовать?
– Ну и крик! – заметил Главный великан. – А еще говорят, вредно здесь жить. Вон какие легкие.
Добрая великанша пеленала Джекоба в сухое. Джекоб сопротивлялся, как мог. Он не хотел в кокон.
– Молока ему давали?
– Только что. А что осталось, то прокипятила. Не скиснет.
Прежде чем Главный великан вновь раскрыл рот, Джекоб уже знал, о чем он спросит и что добрая великанша ответит.
Маргарет рассмеялась.
– Нет, кипяченое ему не вредно. Кто из нас врач – я или ты?
– Он так и будет орать? – спросил Стефан.
– Газы, наверное, – сказала Маргарет. – Ты не видел трубочку? Где-то тут была.
В ответ Джекоб выдал такой рев, что Маргарет, покачав головой, быстро закончила пеленание.
– Нашел, – сказал Стефан. – Под книгой лежала.
– Уже не нужно, – задумчиво проговорила Маргарет. – Знаешь, по-моему, это не газы. Не пойму, что с ним творится. Всегда такой спокойный… как будто задумчивый. Ведь не плачет, а просто орет. У меня сейчас было ощущение, что он вот-вот заговорит. У тебя не было?
– С чего бы?
– Смешно, конечно, – Маргарет тряхнула головой, убирая прядь волос со лба, – но мне иногда кажется, будто ему есть что нам сказать. Или, может быть, предупредить о чем-то, я не знаю. Вдруг он умнее нас с тобой? Или что-то чувствует, чего не чувствуем мы, только сказать не может? Ты не смотри на меня так, я еще в своем уме. Мне только иногда так кажется. Нормальный, крепкий младенец, просто на редкость здоровый, сытый, сухой… А ведь что-то ему не нравится.
– Ты ему поползать дай, – предложил Стефан.
– Он не хочет ползать, – возразила Маргарет. – Я знаю, когда он хочет.
– Тогда погремушку.
– Ты поаккуратнее с трубочкой, она у нас последняя. Дай-ка ее сюда… Не нужны ему ни погремушки, ни кубики, то-то и оно. Не интересуется. Я иногда думаю, сколько ему на самом деле: три месяца или…
– Старая больная тема, – улыбнулся Стефан. – В тринадцать тебе положено гонять в футбол, дерзить хаму-учителю, драться за углом школы и тайком смотреть порно. Это мы проходили. А если тебе за пятьдесят, ты должен выглядеть респектабельно, читать солидные газеты, нянчиться с внуками, коли они есть, и дважды в неделю играть в теннис. Вот только никто не знает, что делать, если тебе тринадцать и пятьдесят три одновременно.
– Ты знаешь, – тихо сказала Маргарет.
– Ничего я не знаю!
– Ну вот, наконец-то сам сказал. Хорошо, что Джекоб кричит, не слышат нас… От нашей серьезности иногда тошнит. И от легкомыслия тоже. Кто мы: дети, играющие во взрослых, или взрослые, играющие в детей? Если бы мы столкнулись просто с гипофизарной карликовостью, я бы знала, что делать. А так? Мне еще предстоит стать педиатром-геронтологом. Что дальше? Кто-нибудь подумал о том, что с нами будет? Через десять лет, через тридцать. А думать надо тебе, от тебя этого ждут…
– У нас общество, – сказал Стефан. – Плохое или хорошее, но общество. Это главное.
– Ты просто не хочешь об этом думать, – возразила Маргарет. – Представляешь, что будет, если к нам когда-нибудь прилетят? Им же станет неловко за нас, когда они увидят, понимаешь? А нам будет стыдно.
– Мне не будет стыдно. Мы сохранили себя. Нас двадцать семь. За сорок лет мы потеряли всего троих: два несчастных случая и одна саркома. Не моя вина! Мы сделали все, что могли. Мы строили!
Маргарет покачала головой.
– А хотят ли они строить? Ты их спросил? Большинство хочет просто жить, а ты их заставил строить, да к тому же по своему проекту. Поэтому тебя ненавидят и ты боишься Питера…
– Я не боюсь!
– Боишься, и это нормально. Питер же сильнее тебя.
– Я сильнее! Я капитан!
Против воли сжались кулаки, кровь прихлынула к лицу. Наказать! Лишить! В медотсек под замок, в карцер! На торф! Если бы только это был кто-то другой, не Маргарет…
Он очнулся оттого, что прохладная ладонь легла на лоб. Маргарет, придвинувшись, гладила его, шептала: «Успокойся, ну успокойся, пожалуйста, ты капитан, ты…» – она еще что-то говорила, но Стефан улавливал лишь интонацию, они были одного роста, тело Маргарет было теплым, хотелось его обнять, и тут же, как назло, нахлынуло воспоминание о давнем, неудачном и стыдном, а Маргарет, что-то почувствовав, отстранилась и стала чужой. Джекоб орал. Почему, ну почему, с тоской подумал Стефан. За что? Ни одному взрослому не понять, что это такое – оставаться ребенком всю долгую жизнь… как замаринованный в грибе червяк; срок хранения не вечный, но очень большой. Будь мы половозрелыми особями четырнадцати лет, нас давно бы не стало, этому есть обоснование, но на что мне нужно какое бы то ни было обоснование? Интересно, а как с этим у других? Не знаю, не бегал я за ними по кустам, а, наверно, следовало…
– Ты в порядке? – озабоченно спросила Маргарет.
– Да. – Голос Стефана стал хриплым. Он откашлялся в кулак. – Ты не беспокойся, я в форме. Это я только с тобой так. Понимаешь, навалилось что-то такое… Только что говорил с одним – убить хотелось. Испугался даже.
– Примешь успокоительное? Массаж, гипноз?
Стефан помотал головой.
– Не надо.
– А знаешь, я их понимаю, – сказала Маргарет. – Тоже ведь вкалываю как каторжная: то зубы лечить, то простуды, то ногу себе рассадят драгой… И Джекоб на мне, и Абби, а за ней все выносить надо, как за маленькой. Вчера в волосы мне вцепилась. Ты не подумай, я не жалуюсь. А только вечером валюсь спать и завыть хочется: когда же все это кончится…
