Александр Громов - Властелин пустоты
— Рыба, — выдохнул Питер между взмахами. — Жаль, поймать нечем.
Йорис перестал грести, обернулся с вопросом в глазах. Он не понимал, зачем нужна несъедобная рыба.
— Она все равно уснула бы, — утешила Вера. — На дохлую слон не кинется.
— Хочешь переждать? — прямо спросил Питер.
Вера помотала головой. В это время года штиль на озере был редкостью, но, уж наступив, он мог длиться неделями. В штиль хозяином озера был водяной слон.
Лабиринт мысов, островов и островков в западной части озера был наименее опасным участком пути. После него бросок по открытой воде сокращался вдвое.
По сути, это был единственный разумный путь.
Беглый взгляд на карту подсказывал иное: двинуться вдоль северного края озера, прижимаясь к берегу, как и предлагал скисший Йорис. Это не было лучшим выходом. Лишний день пути, а то и два. Северный берег изрезан и болотист — не везде выскочишь. Трясина. Болотные черви. У берега большая глубина — слону ничего не стоит всплыть между берегом и лодкой.
— Нельзя ждать, — уверенно сказала Вера. — Надо плыть.
— Я устал, — хныкнул Йорис.
Впервые он не постеснялся заявить об этом вслух. Вера презрительно отвернулась.
— Потерпи еще, — серьезно сказал Питер. — Ты молодец. Я думал, ты выдохнешься раньше.
Целый час после этого Йорис греб в полную силу.
18
В потной духоте говорили шепотом — темная и жаркая труба аварийного лаза отделялась от столовой лишь декоративной переборкой, слабо приглушавшей звуки. Слышно было, как стучат по мискам ложки, выскребая пищевую пасту; кто-то отдувался, изображая, что сыт; и кашлял простуженный Киро. Где-то поблизости урчал насос — Петра качала воду для мытья посуды. Народ принимал пищу по-деловому: ни лишнего гвалта, ни угрозы неповиновения, как было утром, когда дикий Дэйв едва не вздумал огрызнуться. Стефан был рад, что не рискнул распорядиться уменьшить обеденные порции, как предполагал вначале. Деготь мало способствует усвоению меда. Они хотят праздника? Будет им праздник.
— Как ты сказал?
Быстрый горячий шепот терзал ухо. Невидимый в темноте мальчишка торопился: отлучка не должна быть чересчур продолжительной. И без того что-то подозревают, хотя вряд ли додумались сунуть «жучок» в аварийный лаз. Когда дело дойдет до разборки, капитан не сможет обеспечить безопасность информатора — даже если предположить, что он специально задастся такой странной целью. Вслух об этом не говорилось, но оба это понимали.
— Повтори еще раз, — шепотом приказал Стефан.
Вслушиваясь в ответный шепот, он потел и кусал губы. Эти мерзавцы выдумали план, который должен был сработать. Может быть, стоит назначить Ронду заместителем по строительству, а Илью перевести к ней в подчинение — пусть-ка сцепятся… Это надо обмозговать. Нет, но каков Илья! Какова идея! За одно это его следовало бы втоптать либо возвысить. «Махер» был бы в их руках уже сегодня, и вовсе незачем кидаться на меня скопом, глупо это и ненадежно, достаточно, чтобы какой-нибудь маломерный малец, хотя бы вот этот шепелявый, спрятался, пользуясь толчеей, в каюте… десять против одного, что мне не пришло бы в голову обшарить стенные шкафы…
Вот, значит, как.
Людвиг отказался. Медлительный умный тяжелодум нашел единственно возможную причину отказа. Несомненно, они договорились ждать Питера. Еще несколько дней имеет смысл его ждать.
Ай да Людвиг!.. Стефан сидел, скорчившись в лазе в три погибели, и тихо киснул от совершенно неуместного, дурацкого смеха. Нет, что хотите говорите о Людвиге — а есть в нем что-то Настоящее — и только так, с большой буквы! — чего нет ни в ком, даже в Маргарет. Пусть нет у него настоящего ума и никогда не было — он и не нужен тому, кто может вот так — кожей — почувствовать неладное в желаемом. Ай да фрукт этот Людвиг! Жаль, что не друг и другом не станет.
— Погоди, погоди… Так-таки и сказал: «Мы без него перегрыземся на следующий день»? Не врешь?
— Стану я врать…
— Хорошо, — сказал Стефан, отсмеявшись. — Спасибо. Пирожное за мной.
— Два, — нахально сказал мальчишка.
В темноте казалось, будто он улыбается.
— А что еще?
— Дежурить днем, не ночью…
— А еще? — вкрадчиво спросил Стефан.
— Хватит…
— Ты и ночью на дежурстве спишь. Зачем тебе день? Чтобы не работать? Между прочим, ты не боишься, что они догадаются?
— Сделай, чтобы не догадались, — возразил мальчишка.
Вдруг захотелось его ударить.
— Я подумаю. Иди.
По направлению к выходу из лаза зашуршало. Стефан мог бы поклясться, что мальчишка и теперь ухмыляется, щерится черным провалом, в котором не хватает четырех передних зубов. Он вспомнил, как испугался, когда утром у частокола Маркус оказался у него за спиной — гибкий хищный зверек, готовый к прыжку… «Неужели это я его таким сделал? — с сомнением подумал Стефан. — Таким, что он уже не ощущает, кто он есть, для него это естественно… Нет, не я. Я не мог. Подлец ведь, гаденыш — и нашим, и вашим… Нельзя верить — ударит исподтишка. Платный информатор… Полезный, в общем-то, человек, нужный».
— Стой, — сказал Стефан, и Маркус остановился.
«Разве он не понимает сам, насколько это унизительно — таиться от всех, прятаться, как вор… Хм. Откуда мне знать, что он вообще понимает. Может быть, давно пора въявь завести собственную полицию, чтобы не слюнявить в ухо сплетни? Да только где я найду для нее столько пирожных?»
— Нет, ничего. Иди.
19
— Смотри-ка, — сказала добрая великанша, распутав кокон, — совсем сухой.
Джекоб тут же исправил это упущение. Услышав «ну, вот», он не огорчился. Всякому действию свое время. Сегодня он наконец сумел справиться с управлением своим мочевым пузырем и был удовлетворен первым успехом. Если существовать, не учась ничему новому, — зачем вообще существовать?
— Ну и крик! — заметил Главный великан. — А еще говорят, вредно здесь жить. Вон какие легкие.
Добрая великанша пеленала Джекоба в сухое. Джекоб сопротивлялся, как мог. Он не хотел в кокон.
— Молока ему давали?
— Только что. А что осталось, то прокипятила. Не скиснет.
Прежде чем Главный великан вновь раскрыл рот, Джекоб уже знал, о чем он спросит и что добрая великанша ответит.
Маргарет рассмеялась.
— Нет, кипяченое ему не вредно. Кто из нас врач — я или ты?
— Он так и будет орать? — спросил Стефан.
— Газы, наверное, — сказала Маргарет. — Ты не видел трубочку? Где-то тут была.
В ответ Джекоб выдал такой рев, что Маргарет, покачав головой, быстро закончила пеленание.
— Нашел, — сказал Стефан. — Под книгой лежала.
— Уже не нужно, — задумчиво проговорила Маргарет. — Знаешь, по-моему, это не газы. Не пойму, что с ним творится. Всегда такой спокойный… как будто задумчивый. Ведь не плачет, а просто орет. У меня сейчас было ощущение, что он вот-вот заговорит. У тебя не было?
— С чего бы?
— Смешно, конечно, — Маргарет тряхнула головой, убирая прядь волос со лба, — но мне иногда кажется, будто ему есть что нам сказать. Или, может быть, предупредить о чем-то, я не знаю. Вдруг он умнее нас с тобой? Или что-то чувствует, чего не чувствуем мы, только сказать не может? Ты не смотри на меня так, я еще в своем уме. Мне только иногда так кажется. Нормальный, крепкий младенец, просто на редкость здоровый, сытый, сухой… А ведь что-то ему не нравится.
— Ты ему поползать дай, — предложил Стефан.
— Он не хочет ползать, — возразила Маргарет. — Я знаю, когда он хочет.
— Тогда погремушку.
— Ты поаккуратнее с трубочкой, она у нас последняя. Дай-ка ее сюда… Не нужны ему ни погремушки, ни кубики, то-то и оно. Не интересуется. Я иногда думаю, сколько ему на самом деле: три месяца или…
— Старая больная тема, — улыбнулся Стефан. — В тринадцать тебе положено гонять в футбол, дерзить хаму-учителю, драться за углом школы и тайком смотреть порно. Это мы проходили. А если тебе за пятьдесят, ты должен выглядеть респектабельно, читать солидные газеты, нянчиться с внуками, коли они есть, и дважды в неделю играть в теннис. Вот только никто не знает, что делать, если тебе тринадцать и пятьдесят три одновременно.
— Ты знаешь, — тихо сказала Маргарет.
— Ничего я не знаю!
— Ну вот, наконец-то сам сказал. Хорошо, что Джекоб кричит, не слышат нас… От нашей серьезности иногда тошнит. И от легкомыслия тоже. Кто мы: дети, играющие во взрослых, или взрослые, играющие в детей? Если бы мы столкнулись просто с гипофизарной карликовостью, я бы знала, что делать. А так? Мне еще предстоит стать педиатром-геронтологом. Что дальше? Кто-нибудь подумал о том, что с нами будет? Через десять лет, через тридцать. А думать надо тебе, от тебя этого ждут…
— У нас общество, — сказал Стефан. — Плохое или хорошее, но общество. Это главное.
