Михаил Башкиров - По всем правилам осадного искусства

— Здравствуйте, — студент чуть отступил.

Хозяйка кивнула — челка дрогнула, очки съехали на самый кончик носа. Тогда она указательным пальцем свободной руки вернула их на место.

— Понимаете, я учусь в университете… — студент для убедительности встряхнул дипломат, в котором болталась единственная общая тетрадь.

— Как ни странно, я тоже учусь в университете, — хозяйка закрыла книгу и сунула ее под мышку.

Студент перехватил дипломат из руки в руку.

— На каком же факультете вы имеете честь постигать науки?

— Биолого-почвенном.

— Да, вам не повезло, — студент снял шапку. — Все факультеты как факультеты, давно перебрались в университетский городок, один ваш застрял… Говорят, у вас там во время лекций потолки обваливаются?

— А мне в старом корпусе нравится… Там даже пыль особенная…

— Извините, — студент прижал шапку к дипломату. — Я к вам по очень важному делу.

— Сначала зайдите в квартиру, — она положила книгу на тумбочку рядом с телефоном. — А то держу вас на пороге… Только уговор… Стойте на тряпке и не топчите пол…

— Топтать не буду, честное слово, — студент вошел, прикрыл дверь, поставил дипломат у стены рядом с облезлыми собачьими унтами.

За стеной, где-то совсем рядом, застучала пишущая машинка и так же неожиданно смолкла.

— Понимаете, у меня дипломная на тему «Использование глаголов прошедшего времени в романе…»

Машинка опять застучала — прерывисто и зло.

— Папа, как всегда, занят, — она поправила очки, взяла книгу. Сейчас уточню…

Она открыла ближнюю дверь — стало слышно, как машинка дребезжит.

Студент потрогал широкие лыжи, которые стояли возле настенного зеркала. Рядом с унтами лежал рюкзак с широкими самодельными лямками.

Дочь писателя вышла из кабинета.

— Подождите.

— С удовольствием.

— Всего хорошего, — она повернулась к нему спиной, на ходу раскрыв книгу, и исчезла за дверью в конце узкого коридора.

Минут через пять вышел писатель в расстегнутой безрукавке.

— Добрый вечер, юноша, с чем пожаловали? — писатель остался у двери кабинета — ему, наверное, не терпелось вернуться к еще не остывшей рукописи.

— Значит… так… Дипломная у меня по вашему последнему роману, — студент вдруг почувствовал, какой спертый воздух в узком коридоре и эти непросохшие унты, рюкзак, пахнущий дымом и хвоей, и лыжи у зеркала. — Если вы мне поможете, я буду очень благодарен.

— А в чем, собственно, должна заключаться моя помощь? — писатель поддернул зашарканные брюки, которые сваливались с весьма солидного даже для классика — живота. — Читайте произведение и делайте нужные выводы… Добавить что-нибудь существенное к тексту я вряд ли смогу…

— Но… все же… — студент что было силы дернул тесемки на шапке, которую с начала разговора настойчиво мял обеими руками. — Если привлечь…

— Сожалею, но в столь важном и нужном для общества деле я бессилен…

— Извините, — студент нахлобучил шапку, подхватил дипломат. — Извините…

На площадке он перехватил дипломат в левую руку и побежал вниз, касаясь шершавых перил кончиками пальцев. Незавязанные уши на шапке мотались, в дипломате глухо постукивала тетрадь.

Вышвырнул, как грязного котенка… Ну держись, классик недорезанный… Я уж поизмываюсь вдоволь над твоими глаголами прошедшего времени… Пусть завалюсь, но публика при защите получит истинное наслаждение…

Внизу, около почтовых ящиков, остановился.

Только вот публики, к сожалению, не будет, а комиссию разве тронешь… Да и чего обижаться… На его месте так любой бы поступил…

Завязал тесемки на шапке элегантным бантиком, выдернул из кармана печатку, полез в другой карман — лишь горстка холодных монет.

Неужели перчатка выпала там, возле лыж?.. Надо вернуться, позвонить, извиниться… А если снова откроет дочь с книгой?.. Даже лучше, если она…

Студент медленно начал подниматься, разглядывая на всякий случай каждую ступеньку, и через два пролета увидел перчатку — она лежала, зацепившись пальцами за граненый прут.

Нехотя спустился, аккуратно прикрыл за собой входную дверь и побрел, срезая путь между барьером насаждения и гаражами, туда, где сквозь ленивый снегопад ярко горели уличные фонари. В ботинках противно хлюпало.

Воспаление легких можно схлопопать… Андрюха вечно втянет в историю… С другой стороны, сам виноват… Оторвал от работы… Наверное, очередной роман кропает — писатель…

В доме зажглись все окна.

Выбравшись на тротуар, студент зажмурился. Ветер ударил прямо в лицо, но прежде чем ослепнуть от мокрого снега, он успел разглядеть в отблеске рекламы две черные цифры в белом квадрате — они вздрагивали, как птицы, опоздавшие по теплу встать на крыло.

Минут десять проторчал на остановке. Но вот, высвечивая прожектором занесенные рельсы, вырвался из-за поворота спецвагон — щетки яростно скрежетали. За ним потянулись промерзшие трамваи.

У церкви студент пересел в троллейбус. Долго толкался среди мокрых воротников и стоящих дыбом женских шапок. Наконец за мостом пассажиров убавилось. Когда троллейбус в очередной раз мотнуло на скользкой дороге, студент плюхнулся на холодное сиденье, протаял дыханием на стекле ровную круглую дырку и, прижав лоб к перчатке, стал смотреть на рассыпанные по бугру огни микрорайона — они то и дело пропадали за глухим массивом рощи. Сейчас троллейбус вздрогнет на повороте, моргнет плафонами, с гулом проскочит виадук, еще раз свернет и мимо железнодорожной насыпи вырвется на кольцевую. Роща останется позади, а слева и справа замелькают девятиэтажки.

— Жду тебя третий час, — Андрюха отбросил журнал. — Хотел было домой податься…

— Мать когда ушла?

— Минут двадцать назад… Ну и видок у тебя, как у мокрого цыпленка, — Андрюха поднялся с кресла, закрыл форточку. — Что, перепил чаю с малиновым вареньем у великого писателя?

— Я всегда говорил: ты прожектер, — студент передвинул кресло к окну, сменил носки, закутался в плед и сел, уперев ноги в батарею большой палец на правой ноге совсем онемел.

— Значит, смалодушничал, струсил? Я изнываю от нетерпения, томлюсь, волнуюсь… А он без толку мотается по улицам… Тоже мне, выбрал погоду для прогулок…

— Надоел…

— Без нервов… Лучше объясни… План-то был загляденье! А может, я адрес раздобыл неправильный?

— Да был я в этом проклятущем доме, был! — студент выпрямил ноги, и кресло, смяв дорожку, отползло.

— Значит, фиаско, — Андрюха обошел вокруг кресла. — Но какой наш главный принцип?

— У меня, кажется, температура…