Ярослав Смирнов - Цитатник бегемота

— Меня зовут профессор Фридрих фон Кугельсдорф. — Голос у него был бесстрастный и какой-то даже пустой. — Я руковожу исследовательской лабораторией, в которой вы в данный момент находитесь. Не соблаговолите ли объяснить, милостивый государь, каким образом вы здесь очутились, как ваше имя и кто, собственно, вы вообще такой?

Он выжидательно замолчал и обратил пристальную пустоту своего взора на Ивана.

Иван не ответил и снова закрыл глаза, уныло размышляя. А может, это всего-навсего практиканты из «Штази»?

Знают, что он хорошо говорит по-немецки, вот и… Хотя чего ради этот мужик допытывается, кто он такой и откуда взялся…

— Отвечайте же! — несколько нетерпеливо сказал профессор.

Ну и имечко у него, однако…

— Вы меня слышите? — повысил голос фон Кугельсдорф.

«Абер фрайлих», — подумал Иван, а вслух нехотя буркнул:

— Яволь…

А может, это просто чей-то дурацкий розыгрыш? А может…

— Ежели слышите, так отвечайте на поставленный вопрос, — раздался скрипучий до неприятности голос откуда-то из угла.

Иван сообразил, что говорит второй из оставшихся в комнате — его он не успел разглядеть. Он открыл глаза и грустно посмотрел на говорившего.

Лучше бы он не смотрел.

В углу, не касаясь спинки стула до невозможности прямой спиной и аккуратно положив ногу на ногу, сидел человек в черной эсэсовской форме: перчатки, кресты, значки, ремни, кобура, начищенные до зеркального блеска сапоги, из-под фуражки с серебристой мертвой головой — почему не снял убор в помещении? — холодный немигающий взгляд льдистых голубых глаз…

Обмирая, как в кошмаре, Иван смотрел на невозможного персонажа, чувствуя, что уже не сомневается в абсолютной нереальности происходящего. Шутки, похоже, закончились: Иван явственно обонял запах керосина, витавший над его личным делом…

— А это, — профессор сделал широкий жест рукой, — господин…

— Кляйн, — проскрипел эсэсовец. — Оберштурмбаннфюрер Генрих Кляйн.

Он встал со стула, и все его портупеи с сапогами заскрипели в унисон с голосом хозяина.

— Герр Кляйн, — произнес профессор, — занимается тем, что…

— Подождите, профессор, — перебил его эсэсовец. — Я сам. Он подошел к Ивану, измерил его холодным взором и заговорил:

— Я занимаюсь тем, что отвечаю за секретность экспериментов, проводимых лабораторией профессора фон Кугельсдорфа. Я по мере сил борюсь с врагами нации и фюрера, со шпионами и диверсантами, но, — он поднял палец, — честным немцам бояться меня нечего. Вы будете отвечать на мои вопросы… Так?

— Да, — чуть ли не прохрипел Иван.

— Отлично, — удовлетворенно кивнул Кляйн. Он заложил руки за спину и некоторое время ходил по комнате. Потом вдруг резко повернулся и в упор спросил у Ивана по-французски:

— Ваше имя? Чин? Задание?

Придумал бы что-нибудь поновее, разозлился Иван. Что за шуточки, в самом деле? Ротмистр задрипанный. Жандармская морда.

— А почему по-французски? — задал он резонный вопрос. — Я что, похож на лягушатника? В моем лице есть что-то гасконское?

— Вообще-то нет, — несколько недоуменно произнес Кляйн.

— Тогда в чем же дело?

Немец не ответил. Создалось впечатление, что он желал бы почесать в затылке.

— А кто же вы тогда такой? — в затруднении спросил он. — Американец? Англичанин?

Иван укоризненно смотрел на него.

— Неужто поляк? — в священном ужасе проговорил Кляйн.

— Еще скажите, что я русский, — печально молвил Иван.

— Ну, это уже чересчур, — хмыкнул оберштурмбаннфюрер. — Я такого говорить не собирался…

Он сокрушенно покачал головой, а Иван в это мгновение с ужасающей отчетливостью понял, что все это — не шутка, не розыгрыш и не бред, а самая что ни на есть реальная реальность — какой бы странной и страшной она ни казалась, — и что в этой реальности ему предстоит находиться неизвестно сколько… и кто знает, чем все здесь происходящее может для него; да и для других, закончиться… и закончится ли вообще.

— Итак, — произнес Кляйн жестко. Взгляд у него был холодный и цепкий. — Шутки в сторону. Я понимаю, что вы не шпион. Однако кто же вы в таком случае?

Надо что-то срочно придумать… Эти двое- вовсе не простаки и не дураки. Но что у них на уме? Что это за лаборатория такая? Вот гнусная машина: надо же было ей так взорваться…

— Я… Я не знаю… Я не помню… господин оберштурмбаннфюрер… Взрыв… да, взрыв, а потом…

Профессор и эсэсовец выжидательно смотрели на него.

— Какой сейчас год? — выпалил вдруг Иван, пытаясь приподняться.

Кляйн и фон Кугельсдорф быстро переглянулись.

— Одна тысяча девятьсот сорок третий, — сказал профессор. — Седьмое мая.

— Вы думаете, он на самом деле ничего не помнит? — вполголоса спросил Кляйн. Профессор дернул плечом.

— Вполне может быть, — пробормотал он. — После такого взрыва… Вы офицер СС? — вдруг спросил он.

Иван сначала не понял, а потом чуть не подскочил на кровати. Ну конечно! Татуировка с номером группы крови под мышкой…

— Да, герр профессор, — как бы в полузабытьи с трудом проговорил он. — Гауптштурм… Нет, не помню! — воскликнул он с душевной мукой в голосе, заведя глаза на черную фуражку Кляйна.

Немцы опять быстро переглянулись.

— Но хоть что-то вы должны помнить? — раздраженно спросил Кляйн. — Где вы служили? В какой части? Что это было — полевая часть или какое-нибудь ХОЗУ?

Иван смотрел на него, лихорадочно соображая.

— Нет… К пятому управлению я не имел отношения, хотя генерала Поля помню…

— А что еще? — быстро спросил Кляйн. — Гестапо? Разведка?..

Как же, забудешь такое — Броневой с котом Матроскиным, зло подумал Иван. Все двенадцать серий…

— Нет, — ляпнул он наобум. — Корабль… холодно…

Кляйн с профессором переглянулись снова — на этот раз прямо-таки потрясение.

— Не может быть, — хрипло произнес Кляйн. — Как же так…

Было видно, что Иван попал в точку — неизвестно какую, но зато очень метко. Снайперски попал — угодил в десятку. И что его угораздило — про какой-то там корабль?..

— Ну?.. — крикнул эсэсовец. — Какой корабль? Отвечайте же!..

— Да не помню я! — взмолился Иван. Какие-то странные мысли полезли ему в голову. — Крейсер… нет, большая подводная лодка… Мы плыли… долго… потом лед, лед везде-в море, на суше, повсюду только лед, и странный запах, и разноцветный дым… все горит, и земля, и вода… а потом взрыв — и я здесь…

Иван умолк, потом перевел дух. Ну и наговорил он. Ой несдобровать, ой засада…

Профессор и Кляйн молчали. Иван чувствовал себя очень неуютно под их сверлящими взглядами.