Роберт Шекли - Пусть кровавый убийца

Как они получили эту кличку -- особая история. Они же не индусы, и тем более не жрецы какие-нибудь -- обыкновенные доктора. А словечко это приклеилось к ним после того, как в одной газете появилась о них статья. Тогда все это было еще сенсацией. Парень, который писал статью, жутко восхищался, что врачи могут оживить мертвеца и поставить его в строй. Горячая была новость. Так вот, этот парень цитировал по этому поводу стихи Эмерсона. Начинались они так:

Пусть кровавый убийца верит в то, что он многих убил,

А убитые им верят в смерть от ножа или пули,-

Я смеюсь над их верой: мне подвластны орбиты светил,

Мне подвластно и то, чтобы мертвые к жизни вернулись...

Такие вот дела. Никогда не знаешь, останется ли убитый тобой парень трупом или будет назавтра вовсю палить в сторону твоей траншеи. И сам ты не знаешь, когда получаешь пулю: насовсем ты сдох или нет. Стихи Эмерсона назывались "Брахма", поэтому наших медиков стали называть браминами.

Когда тебя оживляют по первому разу, это даже может понравиться. Жить все равно лучше -- даже если учесть всякие мучения и так далее. Но когда тебя убивают и воскрешают, убивают и воскрешают,-- в конце концов это ужасно надоедает. Начинаешь думать, не слишком ли много раз ты помер, и смерть представляется уже чем-то вроде возможности отдохнуть от этого кошмара. Нужно только, чтобы тебя больше не оживляли -только и всего. Вечный покой, и ничего более.

Эти умники наверху быстро сообразили, что если солдата слишком часто оживлять, это начинает действовать ему на нервы и подрывает боевой дух. Поэтому они установили предел -- не больше трех воскрешений на брата. После третьего раза можешь выбирать ротацию или спокойную смерть. Рекомендуется выбирать второе -- попробуйте-ка себе представить, какое воздействие может оказать человек, который помирал целых три раза, на нравственное состояние гражданских. И большая часть строевиков после третьего воскрешения действительно предпочитают гарантированную смерть.

А меня вот надули и воскресили в четвертый раз. Я, вообще-то, патриот каких поискать, но это вовсе не значит, что эта шутка у них пройдет.

В конце концов, я удостоился аудиенции самого адъютанта Генерального Инспектора -- это был стройный полковник со стальным взглядом. Сразу было видно, что он не потерпит никаких безобразий. Он был полностью в курсе моего случая и не хотел тратить на него слишком много драгоценного времени, поэтому разговор получился коротким.

-- Рядовой! -- сказал он.-- Во-первых, я выражаю вам искренние соболезнования командования. Во-вторых, вышел новый приказ. Красные повысили предельное количество воскрешений, поэтому выбора у нас нет. Отныне личный состав будет уходить в отставку после шести воскрешений.

-- Но этот приказ вышел уже после того, как меня убили, полковник!

-- Он обладает обратной силой. Вы получили право еще два раза умереть за отечество. Всего хорошего, рядовой.

И все. И ничего не поделаешь с этим высшим бесстыдством. Они даже не представляют, каково нам приходится. Их, наверное, редко убивают больше одного раза, так что они понятия не имеют, как человек чувствует себя после четырех смертей.

Я плюнул и пошел в свою траншею.

Я брел между рядов колючей проволоки с отравленными шипами и думал. Я прошел совсем рядом с какой-то громоздкой штуковиной, тщательно закутанной в брезент с надписью "Секретное оружие". Наш сектор просто набит секретным оружием. Каждую неделю ученые подкидывают что-нибудь новенькое. И может, какая-нибудь из их штучек однажды поможет нам выиграть войну.

Но на все это мне было уже наплевать. Я вспомнил следующее четверостишие Эмерсона:

Все, что люди забыли, хранит моя вечная память,

Мне и тьма безразлична, и сияние горней звезды;

Что мне стоны богов, из гордыни отвергнутых вами?

Что мне ваша гордыня? И что мне раскаянья стыд?..

Старик Эмерсон здорово написал. Именно это и чувствует человек после того, как четыре раза даст дуба. Все безразлично и и как-то перестаешь обращать внимание на нюансы. Я не циник, просто после четвертого воскрешения взгляды на мир и на вопросы бытия несколько меняются.

Наконец, я добрался до старой доброй 2645Б-4, и похлопал по плечам своих парней. Оказалось, завтра на рассвете мы снова пойдем в наступление. Я решил, что это очень кстати.

Может, кто-то и скажет, что я решил свалить в кусты -- мне плевать. По-моему, я уже довольно поумирал. И на этот раз я постараюсь погибнуть с гарантией. Ошибки быть не должно...

С первыми лучами солнца мы прокрались мимо колючей проволоки и бродячих мин на нейтральную полосу между нашей траншеей и 2645Б-5. Атака предполагалась силами одного батальона, и все мы снарядили магазины новейшими пулями-бумерангами. Мы подкрались чертовски близко к вражеским позициям, прежде чем противник нас обнаружил и открыл огонь.

Мы дрались за каждый дюйм. Парни гибли вокруг меня десятками, я же не получил ни царапины. Я даже начал верить, что на этот раз мы все-таки возьмем траншею -- и, может быть, я даже останусь в живых...

И тут, наконец, влепило. Разрывная пуля. Прямо в грудь. Определенно, смертельное ранение. Обычно после такого падаешь и больше не встаешь. Кто угодно, но не я. Я должен быть уверен, что на этот раз меня не воскресят. Поэтому я встал и рванулся вперед, используя ружье как костыль. Я прошел еще целых пятнадцать ярдов сквозь такой плотный огонь, какого вам в жизни не увидеть. И вот, наконец, именно то! Ошибиться невозможно. Разрывная пуля прямо в лицо. Ничтожнейшую долю секунды я еще чувствовал, как разлетается на куски мой череп -- и уже точно знал, что теперь-то я в безопасности. Брамины ничего не могут сделать при серьезных ранениях в голову, а мое ранение было чертовски серьезным.

Потом я умер.

Прийдя в сознание, я взглянул на белые халаты и марлевые маски браминов.

-- Долго я был на том свете? -- спросил я.

-- Два часа.

Тут я вспомнил все.

-- Но мне же разнесло голову!

Марлевые маски смялись, и я понял, что брамины усмехаются.

-- Секретное оружие,-- сказал один из них.-- Почти три года разрабатывали. И вот, наконец, дескрэмблер работает. Колоссальный шаг вперед!

-- Да ну? -- сказал я.

-- Наконец-то медицина получила возможность лечить серьезные ранения в голову,-- продолжал брамин.-- Как, впрочем, и любые другие ранения. Мы можем вернуть в строй любого солдата, если от него останется более семидесяти процентов -- надо только собрать ошметки и свалить их в дескрэмблер. На практике наши потери в живой силе сводятся к нулю. Это поворот в ходе войны!

-- Просто блеск,-- сказал я.

-- Кстати,-- сказал брамин,-- тебя наградили медалью. За геройское продвижение под огнем противника после получения смертельного ранения.