Владимир Заяц - Дед Патратий

- Владимир Иванович, - обратился ко мне председатель. - Случилось несчастье. Прибежал Степанов хлопчик и рассказал, что видел в лесу тетку Горпину. То ли уже мертвую, то ли раненую.

- Ага! - включился в разговор мальчуган, польщенный тем, что принимает участие в делах взрослых как равный. - Она вот в та-а-кушей луже крови лежит. И вроде вовсе не дышит. Сразу за Панским садочком поляна, там она и лежит.

- И чего это тебя туда носило?! - всплеснула руками его мать. - Иль не слыхал, что люди вчера вечером там немца бродячего видели?

- Там ягод много, - насупившись, протянул мальчик.

- Ну так как, орел, проводишь доктора? - спросил председатель.

- Нет уж! - Мать схватила сына за руку. - Ишь, чего надумали! Ребенка под немецкую пулю подставлять?! Чтоб фашист его подстрелил?!

- Я проведу, - послышался хрипловатый голос старого Человека, похожего на деда Щукаря. Это и был Патратий.

Я молча пожал плечами.

- Может, боишься идти, доктур? - лукаво подмаргивая, пустил он шпильку.

- Боюсь или нет, а идти нужно, - ответил я, стараясь скрыть неприязнь к нему, и подумал: "Словно мысли читает".

- Читать не читаю, а кое-чего чувствую, - услышал я его голос и онемел от удивления. А дед тем временем повернулся к председателю: - Надо спешить. Горпина покуда еще жива, но крови много потеряла.

Меня удивило то, что ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в истинности слов старика, хотя в лесу он не был и не мог знать о подробностях случившегося.

Я торопливо шагал за дедом, а он хитро поглядывал на меня шустрыми мышиными глазками и незлобиво подшучивал:

- Ну-ка, доктур, не оставай! Аль сундучок подсобить нести?

Криво улыбаясь, я наддавал ходу, старался не показать своей усталости.

Мы перебрались через ров и начали взбираться по склону, поросшему орешником. Это место и называлось Панским садочком. Вода сбегала вниз, и валежник быстро подсыхал. Поэтому местные жители часто ходили сюда за хворостом. Вскоре мы добрались до поляны. На ее краю, подмяв высокую траву, лежала старая Горпина. Дед поспешно склонился над ней.

- Жива! - Он поднялся, в глазах его были боль и гнев. - Пулей она поранена. Во зверюги! Три года нас тиранили и даже теперь вот... - Он взглянул на меня исподлобья и сказал, силясь вернуться к прежнему шутливому тону: - Давай-ка, доктур, подлечи, поправь свою соседку.

Я быстро осмотрел раненую. Она была в глубоком шоке. Из поврежденной бедренной артерии вытекло много крови. Большая берцовая кость перебита пулей. Я наложил жгут, сделал необходимые инъекции и сказал Патратию:

- Нести нужно бабушку Горпину.

- Носилки? Это я мигом спроворю! - ответил Патратий, доставая из-за пояска топорик.

Внезапно послышался треск валежника, и на противоположную сторону поляны вышел немец. Одежда на нем висела лохмотьями, лицо заросло рыжей щетиной, глаза безумно блуждали. Он заметил нас, и судорожная улыбка оскалила рот. Он медленно стал приближаться, не сводя с нас дула своего автомата... Сердце у меня замерло.

Дед тоже заметил немца. Лицо Патратия окаменело, на шее вздулись вены, и вдруг он закричал высоким птичьим голосом. И тут же меня будто бы ослепили, безжалостной рукой сдавили мозг. Свет, потемневший в глазах на миг, вспыхнул затем с неимоверной яркостью. Из каких-то темных глубин душу мою захлестнула такая жуткая ненависть, которую не описать человеческим языком. Вся эта буря, вихрь злобы были направлены на идущего к нам по поляне фашиста. Почувствовав, что весь смысл моего существования сейчас в том, чтобы своими пальцами, ставшими будто когтями, рвать, раздирая в клочья ненавистную плоть, и, в ярости зарычав дико, я кинулся вперед... Но тут же словно сквозь сон услышал голос деда:

- Стой! Не к тебе слово молвлено!..

Он железной хваткой держал меня за воротник, и тут меня осенило, что рычал не я.

Огромный серый волк метнулся из-за кустов и, изгибаясь в прыжках над травой, мчался к немцу. В мгновенье фашист был сшиблен с ног, с хрустом сомкнулись у него на шее страшные клыки, брызнула в стороны яркая кровь.

Вновь по-птичьи, но в других тонах прокричал старик, и волк большими скачками умчался в лес.

Как и раньше, в лесу пересвистывались птицы, было тихо и спокойно. И все, что произошло, могло показаться страшным видением, бредом, но в дальнем углу поляны лежал мертвый немецкий офицер.

Тетку Горпину принесли мы в село, а оттуда отправили в районную больницу.

Еще по дороге из леса пытался я завести с дедом разговор, выяснить, что же все-таки произошло. Патратий некоторое время отмалчивался, а потом спросил:

- Тебе, доктур, когда ты под стол пешком ходил, давали спичками играться?

- Ну, допустим, не давали. Но к чему тут спички? Мне...

- А к тому, - поучающе заметил дед, - что людям секрет этот теперь дать все одно, как детям спички.

Больше дед ничего не сказал.

- Чего? А? - переспрашивал он после каждого вопроса, прикидываясь глуховатым.

Твердо решив не оставлять старика в покое, на следующий же день я пошел к нему домой. Была во всем этом какая-то загадка, неведомая науке. Можно было допустить, что звуки, издаваемые стариком, имели соответствующую частоту, которая воздействовала на работу мозга, накладываясь на его собственные биочастоты. Как и когда возникло у людей это чудесное умение? Вполне вероятно, легенды и сказки о дивной силе волшебного слова не выдумка, и имеют реальную основу.

Однако поговорить с дедом Патратием не суждено было. Рано поутру он отправился на луга накосить травы для коровы и наступил на немецкую противопехотную мину.

После смерти кудесника я проработал в селе два года. В Партизанском остались родственники моей жены, и мы часто приезжаем туда в гости. И поныне в Партизанском живет внук Патратия - заядлый охотник. Поговаривают, что на охоту он частенько ходит без ружья, но без добычи никогда не возвращается.

Возможно, тайна деда Патратия не исчезла совсем, и внук когда-нибудь поведает о том, чего не хотел рассказывать его дед?