Олег Котенко - Тернистые дороги времени

"Один, - Грушницкий в задумчивости потер подбородок, - не так уж и опасно. Во всяком случае, могло быть и хуже". Щелкнув парой тумблеров электронике Грушницкий не доверял - он ухватился обеими руками за массивный рубильник. "Младшие научные" тут же выстроились по закрепленным за ними местам, ухватившись за разноцветные рукоятки.

- Готовы? - крикнул Грушницкий, оглядываясь по сторонам. Ответом было дружное напряженное молчание. Укоряюще покачав головой, Грушницкий дернул рубильник вниз, подержал так несколько секунд и вернул в прежнее положение.

В камере установки за эти секунды произошла целая вереница событий:

сперва стеклянные экраны заволокло синим туманом, потом клубящийся мрак озарился несколькими вспышками. И только тогда утих рев, оставив в ушах тихий давящий звон, и унялась дрожь в бетоне. В камере, как обычно, засиял зеленоватый шар. Отмахнувшись от просьб и прочих возгласов, Грушницкий ушел к себе в кабинет, оставив установку на попечение коллег, неосторожность которых зачастую и становилась причиной появления вихрей. На самом деле причины их возникновения не знал никто, но Грушницкий имел обыкновение списывать это на безалаберность сотрудников. Он вообще обладал скверным характером, который, к тому же, имел крайне неприятное свойство десятекратно увеличивать свою "скверность" в экстремальных ситуациях. Обычно после событий, похожих на сегодняшнее, Грушницкий часами сидел в кабинете и осыпал любого, кто посмел нарушить его уединение, отборной бранью.

* * *

Владимир Васильевич запер дверь на ключ, сел за стол и только сейчас заметил, что забыл выключить лампу; желтый неестественный свет дрожал чаще, а оранжевый волосок, исходящий острыми лучами, трещал громче и обиженнее.

Грушницкий сидел, уперев сжатый кулак в щеку, а другая рука привычно выводила до боли знакомые уравнения. Сто раз пересмотренные, тысячу раз перерешенные и сто тысяч раз разочаровавшие. Сейчас Грушницкий не пытался разбираться в хитросплетениях заумных математических формул, образованных угловатыми знаками. Он просто смотрел на белый лист формата А4, исчерченный кривыми рядами длинных цепочек действий. Вот и еще одна черта характера Грушницкого открылась: он, когда на него находило "творческое вдохновение немного чокнутого ученого", писал свои уравнения вкривь и вкось, так что потом сам не мог разобрать наваянного и вымещал наполненное сарказмом раздражение на невинной бумаге. Уборщицы потом собирались писать на него жалобы за то, что им чуть ли не каждый день приходится выносить из его кабинета груды скомканной бумаги. Жалобами грозили и поставщики: Грушницкий в припадке своей злобной "сатиричности"

изничтожал месячные запасы бумаги. Уборщицы ворчали, подметая полы, но тут же замолкали при виде круглых серых глаз ученого и вечно взъерошенных волос, прореженных высокой лысиной. Они тихо отходили в сторону, растерянно пробормотав: "Добрый вечер, Владимир Васильевич", а потом подолгу смотрели вслед, наблюдая прыгающую походку Грушницкого.

В принципе, лицо у Владимира Васильевича было незлое и вполне могло сойти за дружелюбное, если бы не нахмуренный лоб и свирепый взгляд.

А, впрочем, взгляд его становился по-настоящему свирепым только когда взбалмошного ученого "доставали по-черному", как он сам любил говаривать в моменты крайнего возбуждения: "Вы меня уже по-черному достали, у меня от вас уже голова кругом".

Ручка противно скрипнула и оставила за собой бесцветный вдавленный след; закончились чернила. Грушницкий открыл верхний ящик стола и среди множественных обломков линеек и карандашей отыскал новый стержень.

Сквозь щель между неплотно закрытыми рамами ворвался порыв мокрого ветра. Август - месяц, вроде бы, летний, а на самом деле именно в августе зарождается осень: воздух наливается светлым золотом осеннего солнца, а небо наполняется глубокой бирюзой. Листы белой бумаги шевельнулись на столе, один взлетел с деревянной крышки, некогда покрытой лаком, а теперь вытертая руками до такого же лакового блеска, взлетел и ввернулся в воздух, остановившись под самым потолком. Отяжелевшие веки ученого сошлись вместе, многодневная усталость надеждно склеила их, и взъерошенная голова упала на сложенные на столе руки.

Глава 2.

- Владимир Васильевич!

В дверь постучали сильнее, с заметно намечающимся раздражением.

- Грушницкий, черт тебя побери! Ты чего там?..

Грушницкий с трудом разлепил резиновые веки, встал со стула, преодолев минутное головокружение, и направился к сотрясающейся под излишне настойчивыми ударами. Тихо щелкнул замок, дверь отворилась, и на пороге появилась приземистая фигура физика Щеголева.

- Здравствуй, Андрей, - сонно пробормотал Грушницкий. - Заходи.

- Куда заходи? - Щеголев подпрыгнул на месте и смешно дернул картофелеподобным носом. - Там установка накрылась!

- Чего? - взгляд Грушницкого моментально приобрел известную свирепость, а лоб сошелся над переносицей крутыми склонами морщин.

- Да вот так, - рассказывал Щеголев, едва поспевая за Грушницким в коридоре. - К тебе ночью два раза приходили, оба раза ты не открыл. Спал что ли?

- Спал, - бросил Грушницкий через плечо. - А что мне отдыхать, по-вашему, не надо? Скоро совсем сморите человека. Только и делай, что работай день и ночь. И так забыл, когда последний раз дома ночевал.

Грушницкий резко остановился, так что Щеголев влетел в него всем своим массивным корпусом.

- От меня, между прочим, - раздельно произнес Грушницкий, указывая пальцем в лоб Щеголева, для чего ему пришлось немного наклониться, - из-за этого жена ушла.

И рванул дальше, "с места в карьер".

- Ну, Володя, тебя же никто не заставлял, - оправдывающимся тоном бубнил Щеголев.

- А я никого и не виню. Просто хочу, чтобы хоть немного сами справлялись, а то как телята точно.

В воздухе запахло горелым металлом. Это, надо сказать, совершенно уникальный запах, такого нигде больше не встретишь. Разве что на металлургическом заводе, да и то... Не то это будет, не то. Там металл горит в огненном море расплавленной массы, а здесь в необъяснимых нормальным языком физико-химических реакциях. Зал был наполнен редким дымком, кольцами собирающимся в воздухе. Посреди зала, где еще вчера бушевал багровый вихрь, неуклюже громоздилась развалина из кусков сплавленных металлических плит и трубок. Хваленые экраны были разбиты и оплавлены. Несколько рабочих отковыривали расплавленное стекло от бетонного пола.

Видно, что установку разворотило взрывом и довольно сильным взрывом:

на белоснежной стене темнело оплывшее пятно маслянистой жидкости, которая уже успела затвердеть в сухом воздухе.