Роже Мандершайд - Рай земной (Описание одного видения)

6

На лицах всех была написана полная удовлетворенность. Даже от права на голосование, всеобщее и равное, давно уже отказались. В последний референдум все, включая детей (правомочными теперь люди считались с момента своего рождения), единогласно одобрили план на все времена. На Земле воцарился мир.

Ландшафт был прекрасен. Деревья, правда, были искусственные, но функционировали как живые. Трава была коротко подстрижена. Собственно, она не росла, поэтому подстригать ее нужды не возникало. За каждым домом высилась имитация красного бука. Небо было синее, как вода. Вода была синяя, как небо. Рядом с одним домом стоял другой, такой же белый. И было их очень много. Каждый ряд домов шел по кругу, круги уменьшались к центру В самой середине стоял Концерн. Он объединял всех. Концерн был огромный. В пасмурную погоду его раздвижной стеклянный купол не был виден.

Все книги мира были собраны в одном хранилище. Надень наушники, нажми кнопку и, не выходя из дому, слушай не только любую книгу на свете, любой эпохи, на любую тему и из любой области знания, но и любую, какая вообще мыслима: компьютеры написали их все, использовали все стили, все комбинаторные возможности языка и человеческой фантазии.

Не появлялись больше и новые телевизионные фильмы: все, какие возможно, были созданы и хранились в фильмотеке. Так же обстояло дело и с музыкой. Была создана библиотека. Библиотека обеспечивала невиданно легкий доступ ко всем книгам. Пользовались ею, однако, очень немногие.

7

В бассейне плавал ребенок. Вода была ярко-синяя, ее температура оставалась всегда одинаковой. Благодаря тому, что воду в бассейне все время меняли, она была кристально прозрачная, и благодаря тому, что она была кристально прозрачная, можно было видеть выложенное белыми плитками дно. Рядом с ребенком плавала огромная рыба из черного пластика. Рядом с огромной рыбой из черного пластика плавала не менее огромная рыба из не менее черного пластика, но из открытой пасти этой рыбы фонтаном била вода. Рядом с этой рыбой плавал детский надувной матрас в синюю и красную полоску. На детском надувном матрасе в синюю и красную полоску лежал лиловый пластиковый пингвин. Рядом с лиловым пластиковым пингвином на детском надувном матрасе в синюю и красную полоску лежал пестрый мяч для водного поло. Рядом с пестрым мячом для водного поло лежали два красных резиновых мяча поменьше. На ребенке были очки для подводного плаванья, из середины их, между стекол, торчало подобие клюва, крючком загнутого на конце. В правой руке ребенок держал детское ружье для подводной охоты. Из этого ружья для подводной охоты ребенок выпускал гарпун за гарпуном в темно-зеленую массу с множеством щупалец - надувного подвижного спрута, который медленно ползал по белому дну, то и дело меняя направление. В этом плавательном бассейне были один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять надувных спрутов, сделанных из резины. Все разного цвета, они ползали по белому дну, то и дело меняя направление. Во многих местах на дне видны были также великолепные имитации водорослей. Тонкие травянистые, а рядом плосколистые. Светило солнце, и его отражения разбегались кругами в мягко волнуемой движениями ребенка воде.

8

В зоопарке, в огромном аквариуме плавал, могучими гребками отбрасывая назад воду, последний папа, Лев Сотый. Всего-навсего, разумеется, светящаяся копия исторического лица, папа снова и снова вытягивал для благословения руки в набегающих волнах и тут же поправлял, чтобы не упала с головы, золотую тиару, а его сияющее облачение между тем поднималось, как крылья ангела. Белый кит в поисках своего стада, он лицом был похож на Кларка Гейбла.[1]

Все мужчины Концерна были похожи на Кларка Гейбла. Все женщины были копией Мэрилин Монро.

Последнее убийство произошло больше ста лет назад. В какое-то злополучное мгновение муж, забывшись, заговорил с женой так громко, что ее барабанные перепонки лопнули, и она упала мертвой. Ибо повсюду в мире давно уже царила тишина. Тишина столь плотная, что ее можно было резать ножом. Слух у людей стал таким острым, что они слышали бы, как растет трава, если б настоящая трава еще была на свете. Им доставляло удовольствие слушать, как в воде аквариумов скользят рыбы, слушать, проходя мимо какого-нибудь дома, как внутри движется женщина, как мягко трется при ходьбе о мышцы ее нежная кожа. Прозрачный пластмассовый колпак, накрывая ручей, приглушал его журчанье; из пластмассы были сделаны и прекрасные белоснежные лебеди, величественно проплывавшие мимо. Автомобили беззвучно неслись по воздуху, докучные насекомые были все истреблены. Младенческий крик научились возвращать в тело младенца; когда человек смеялся (это теперь случалось редко, потому что смеяться стало не над чем, как и не о чем плакать), смеялся он внутри себя. Тишина стояла идеальная. Разговоры если и велись вообще, то очень тихие. Язык необычайно упростился, какое-нибудь "а" означало очень многое. Например, высокое и короткое "а" означало: "Я бы с удовольствием поговорил с тобой или с кем-нибудь другим, если бы только знал, о чем говорить, что именно и чего ради". Низкое и протяжное "а", напротив, следовало понимать так: "Смотри, это уже сто двадцатый по счету дом, который перевезли за сегодняшний день на вертолете в западном направлении".

Жизнь была похожа на цветную фотографию.

9

Резких движений и перемещений избегали тоже — глаза у всех стали такие зоркие и одновременно чувствительные, что слишком быстрые и частые перемещения предметов в поле зрения могли причинить глазам вред. Днем носили очки с темно-зелеными стеклами.

Улицы все стали движущимися и были застланы пористой резиной, ложишься — и улица тебя везет.

Стало невозможно отличить старых от молодых: лицо человека в течение его жизни менялось очень мало.

Умирали внезапно. Умерший сразу растворялся в воздухе. Уже много поколений волосы мужчинам не мешали — мужчины все без исключения были лысые. Зато пышные волосы у женщин всячески поощрялись и, в соответствии с результатами голосования, проведенного несколькими десятилетиями раньше, был утвержден платиновый цвет, абсолютно одинаковый, без малейших различий в оттенках, для всех без исключения женщин.

Женщины носили облегающие джинсы, голубые или белые рубашки, и тоже же самое носили мужчины. Все были одного роста, одного веса, одинаково красивые. Правда, с детьми до десяти лет было иначе.

Больше не было ревности, не было любовной тоски, потому что давно уже не было страсти. Не было больше и семьи. Все спали с кем придется, ведь так или иначе все партнеры были похожи друг на друга; и у рождавшихся в результате детей было столько матерей и отцов, сколько жителей в поселке. Дети свободно бегали повсюду, спали сегодня в одном, завтра в другом доме, там, где их заставала ночь; они везде чувствовали себя как дома, поскольку и дома в поселке ничем один от другого не отличались.