Анатолий Глебов - Золотой дождь

А Демокрит, когда иссяк счастливый смех, спросил Диагора: - Из Коринфа?

- Да.

- Бежал?

- Да.

- Потому же?

- Да.

И снова Демокритом овладел смех, на этот раз полный горечи и сарказма.

- О времена! О люди! - хохотал он до слез.

А когда успокоился, посмотрел на гостя пристально и сказал: - Постарел ты.

- Ты тоже, - ответил Диагор. - Как живешь, учитель? Над чем трудишься сейчас? Навсегда ли бросил якорь в родной Абдере или еще куда-нибудь собираешься?

- В Египет опять, - ответил Демокрит, - а оттуда хочу подняться по Нилу в Эфиопию.

Теперь засмеялся Дамаст мелким, старческим смешком.

- Совершенный безумец! - зашамкал он, обращаясь к Диагору. - Шестьдесят шестой год, а он об Эфиопии думает. Четверть жизни прошлялся по чужим краям. Где только не был! Персию изъездил, Финикию, Вавилон, Индию, Египет. Страну этрусков видел, Понт, Италию, Карфаген... И все ему мало!

- Все мало, - серьезно подтвердил Демокрит, - и никогда я не скажу: "С меня хватит", сколько бы ни ездил. Земля - это самая увлекательная, самая глубокая и прекрасная из книг. Глубина этой книги неисчерпаема, потому что каждая ее строка непрерывно изменяется и обновляется. А насчет лет - не в летах, брат, дело, а в здоровье. Я, слава богам, на него не жалуюсь. - Он постучал себя кулаками по могучей волосатой груди, и она отозвалась сочно и полно. - Ассирийский барабан! - сказал ученый самодовольно. Потом, спохватившись, стал говорить брату, что сперва надо дать гостю умыться с дороги, накормить его, а уж потом угощать разговорами о собственных делах.

Позвав молодую черноглазую Демо - она была для него больше чем рабыней, - он велел ей сделать для Диагора все необходимое, а к трапезе подать самое редкостное, что было в доме: копайского угря, сицилийский сыр, кипрское вино. Само собой, не были забыты и местные, абдерские яства: жареный осьминог, рыба, креветки, запеченный курдюк овцы, телячьи потроха, пышки, овощи, фрукты. Все для гостя.

Сам Демокрит был крайне воздержан в пище, а завтра еще вдобавок собирался, приступить к ежемесячному трехдневному очищению желудка рвотным и слабительным. Его научили этому египетские врачи, и он твердо верил, что такой режим залог здоровья и долголетия.

Рабы-мальчики принесли низкий обеденный стол, придвинули к нему два ложа. Уставив с помощью мальчиков стол кушаньями, Демо не забыла украсить его ветками мирта, запах которого - она знала - так же приятен богам, как и людям.

Трапеза тянулась долго. Диагор подробно рассказывал Демокриту о своих многолетних злоключениях, связанных с политикой.

На многострадальную Элладу, уже которое десятилетие раздираемую кровавыми междоусобицами, обрушились новые беды. В прошлом году спартанский царь Агезилай вторгся с восьмитысячным войском в малоазийские владения персов и разгромил их силы под Сардами. В ответ персы сколотили против Спарты новую коалицию греческих городов-государств. Вошли в нее и Афины и Коринф. Началась новая распря, "коринфская"! От нее-то и бежал Диагор, уверенный, что союз Коринфа с Афинами сулит ему в лучшем случае чашу с ядом, а в худшем - колесование. Он решил переждать новую бурю где-нибудь подальше и избрал для этого Херсонес, единственную спартанскую колонию на берегах Тавриды, основанную не так давно. Туда он и пробирался сейчас.

Демокрит слушал молча, .с суровой миной.

И Диагор, как ни хорошо знал его, не мог не удивиться, когда эта суровость внезапно разрядилась смехом - правда, еще более горьким, чем раньше.

- О глупцы! - смеясь, стонал Демокрит. - О жалкие твари! Когда они поймут, все эти Агезилаи и Дионисии, что воевать - это то же самое, что калечить самого себя?!

- Они этого не понимают потому, что калечат других, а не себя, ответил Диагор, лакомясь креветками. - Хорошо было Дионисию смотреть, как перед ним колесовали твоего друга, беднягу Антифоита. Будь Дионисий сам на его месте, в колесе, поверь, что...

Демокрит не дал ему договорить. Спрыгнув с ложа, он стремительно подскочил к Диагору и так сжал ему плечи, что тот едва не застонал, а на плечах наверняка остались синяки.

- Что ты сказал? Антифонт колесован!

- Ты не знал?

- Боги! - вырвалось у Демокрита. - Когда это случилось? Как?

- Недавно. Он, как ты помнишь, жил одно время в Коринфе, потом вернулся в Афины. Но и на этот раз его там неважно приняли: ведь он отрицал всякую власть, даже демократическую. И как только дошла весть, что демократы победили в Сиракузах, помчался туда. Там его хоть меньше знали по старым делам. Но, как на грех, и в Сиракузах и в Афинах вскоре опять взяла верх тирания. В Сиракузах захватил власть Дионисий, а в Афинах целых тридцать тиранов. То, что Антифонт остался тогда у Дионисия, можно понять. Один тиран все-таки лучше, чем тридцать, со своей тиранической фантазией у каждого. Не правда ли? И, я думаю, Дионисий заигрывал с ним. Ведь этот "величайший из правителей", каким он себя мнит, любит быть окруженным знаменитостями и не особенно обращает внимание на то, чем именно они знамениты. Иметь при своем дворе человека, который отрицает всякую власть, а тираническую в особенности, это, конечно, было острой приправой к блюду самовозвеличения.

- За что же он казнил его?

- Как ты думаешь: может ли человек, для которого власть - смысл жизни, не желать уничтожения человека, отрицающего любую власть? Ведь Антифонт-софист [Так его звали в Элладе в отличие от другого Антифонта известного оратора. ] - это "анархист", если позволительно такое никем еще не произнесенное слово. Не так ли?

- Да, - задумчиво отозвался Демокрит. - Это можно сказать о нем. И в нынешних условиях это, конечно, прежде всего отрицание власти свободных над рабами и власти тиранов над теми и другими.

- Вот это и есть причина. А повод? Рассказывают, что Антифонт дурно отозвался о трагедии, сочиненной Дионисием. Когда имеешь дело с тираном, надо быть осторожнее в отзывах.

Демокрит молчал, глубоко потрясенный. Диагор посматривал на него укр.адкой, следя за выражением лица. Оно то мрачнело, то исполнялось щемящей скорби, то озарялось зарницами ярости. Неужто и сейчас он засмеется? Да, он засмеялся. На этот раз его смех показался Диагору нарочитым, но он подумал, что для Демокрита это наиболее привычная форма выражения чувств следовательно, наиболее легкая. Привыкший плакать плачет, привыкший смеяться смеется.

- До чего глупая смерть! - бормотал Демокрит сквозь смех, как другие бормочут сквозь слезы. - До смешного глупая! О человечество! До чего ты дойдешь, так безумствуя?!

И вдруг порывисто встал, оборвав смех.

- Ты, наверно, утомился, Диагор. Выпьем, как положено, неразбавленного вина за... благоденствие эллинов (в честь богов пусть пьют другие!) и отдыхай. Располагайся тут же. А я пройду к морю.