Яков Окунев - Катастрофа

Когда над головами не красные лоскутья, а полосатые американские флаги, то дубинки полисменов не имеют работы. Оркестр играет "Янки-Дудль", котелки и кени поют "Янки-Дудль". Ку-Клукс-Клан. Полезные ребята.

Ундерлип выходит из автомобиля. Становится рядом с молодцом в полосатой фуфайке и кепке с надорванным козырьком. Сам Ундерлип - хлебный король, вплетает свой благородный голос в хор и с чувством поет "ЯнкиДудль".

Верзила в полосатой фуфайке хлопает по плечу Ундерлипа и подмигивает подбитым левым глазом. Ну, это немножко слишком. Ундерлин отодвигается в сторону и становится на подножку своего автомобиля.

Ионафан Кингетон-Литтль. Вождь американских патриотов. С позволенья мистера, он воспользуется автомобилем, как трибуной. Ундерлип позволяет.

Ионафан Кингетон-Литтль - пухленький катышок, но голос у него иерихонская труба. Тише! Тише! Слово Кингстону-Литтлю.

- Плевать на демократов! К черту социалистов!

Америка для чистокровных американцев. Негры, евреи, китайцы, немцы все зеленые трепещите! В Америке будет сильная национальная власть. Работу и права только американцам. Остальные пусть убираются ко всем чертям!

Кепки и котелки летят в воздух. Подброшенный сотнями рук Ионафан Кингетон-Литтль летит в воздух. Гремит "Янки-Дудль". Ревет труба. Бухает барабан.

Полезные ребята. Ундерлип лезет в автомобиль, удобно усаживается на упругом сиденье и напевает про себя;

- Три-ди-дим-ди!

Рожок хрюкает три раза, и автомобиль трогается в путь.

II

Поднимаясь в лифте на десятый этаж, Ундерлип пребывает в неизменно отличном расположении духа и, продолжая напевать свое "три-ди-дим", снисходит до маленького панибратства с мальчиком в красной курточке, в галунах и золотых пуговках, поднимающим лифт. Он захватывает двумя пальцами, большим и указательным, розовую щеку мальчика и щиплет ее:

- Три-ди-ри... Имя?

- Тедди, мистер.

- Возраст?.. Ди-ри-дим.

- Четырнадцать, мистер.

- Ди-ри-ди-ди... Патриот или красный? Хо-хо!

- О, мистер! Мой дядя...

- Что твой дядя, бой?

- В организации Кингстон-Литтля.

- Дри-ди-ри-дим... Получай, бой.

Маленькая желтая монетка перекатывается из пухлой ладони Ундерлипа в сложенную лодочкой ладонь юного патриота, у которого на щеке цветет розочка от снисходительного щипка хлебного короля.

А хлебный король, выйдя из лифта, направляется через приемную акционерной компании "Гудбай" в директорский кабинет. В приемной посетители. Кивок головы направо, кивок налево, два-три рукопожатия. По очереди, мистеры и миссис, по очереди, дри-ди-ри-дим... Ах! Его преосвященство. Какая честь! Конечно, вне всякой очереди. Пожалуйста.

У его преосвященства накрахмаленное лицо. Оно мертво, деревянно, и когда его преосвященство говорит или смеется, то размыкается только узенький бледно-розовый шнурочек губ и золотится ряд великолепно сделанных зубов.

Преосвященство садится в кресло, сохраняя свою крахмальность. Ундерлип хочет сказать свое "дри-дирим", но спохватывается и маскирует вырвавшееся было легкомыслие кашлем.

Замороженным голосом его преосвященство произносит:

- Я получил пакет акций компании "Гудбай". Примите, мистер, глубокую благодарность церкви.

Таким же ледяным голосом Ундерлип отвечает:

- Правление нашей компании находит, что церкви не подобает существовать мелкими случайными даяниями. Наше правление делает почин. Церкви подобает быть акционером и распоряжаться дивидендами.

Бледно-розовый шнурочек размыкается.

- Да, дивидендами.

- На акции вашего преосвященства получается дивиденда триста тысяч долларов.

- С божьей помощью, триста тысяч долларов.

- Скоро будут выборы.

- Выборы, - доносится эхо из-за золотых зубов его преосвященства.

- Палаты должны быть послушны верховной власти.

- Должны.

- А власть должна слушаться голоса патриотов.

- Да, патриотов.

- Итак, церковь разделяет наши взгляды.

- Церковь разделяет... благословляет.

Его преосвященство делает благословляющий жест, торжественно прощается и торжественно уносит свое накрахмаленное тело из кабинета хлебного короля.

Лицо Ундерлипа тотчас же размораживается, и он, приоткрыв дверь, звенит:

- Ди-ди-дим... Кто следующий?

В промежутке времени, пока входит следующий, Ундерлип хлопает себя по тому месту визитки, где находится боковой карман с бумажником, смеется:

- Ха-ха-ха! Церковь. С божьей помощью.

Следующий - Редиард Гордон, директор "Ныо-Йоркского Вестника". Весь в устремлении вперед. Куда угодно и что угодно.

- Я доволен вами, мистер... Дри-ди...

Верхняя половина туловища Редиарда Гордона устремляется к Ундерлипу, тогда как нижняя, утвержденная на желтых массивных ботинках, остается на месте:

- Мистер, наша газета...

- Моя газета, - поправляет Ундерлип.

- Ваша газета, мистер, завтра открывает кампанию за высокие пошлины на иностранный хлеб.

- Отлично, мистер. Высокие пошлины - дорогие цены, дорогие цены большие дивиденды, большие дивиденды... Ди-ри-ди-дим...

- Хи-хи-хи!

Ундерлип отпирает правый ящик письменного стола.

В правом ящике - белые пакеты, и в каждом пакете цветные бумаги с водяными знаками и затейливыми подписями членов правления акционерной компании "Гудбай". Акции. Один такой пакет он протягивает Редиарду Гордону.

- Завтра общее собрание акционеров. Есть оппозиция. Здесь сто акций, мистер. У вас будет сто голосов, мистер. Сто голосов против оппозиции.

Редиард Гордон прижимает пакет к сердцу.

- Есть, сэр. Позвольте выразить...

- До свиданья. Ди-ди-ди!

Следующие и еще следующие. Ундерлип опустошает свой ящик с пакетами и умножает число голосов против врагов своего правления. Ну-ка, прикинем, дри-ди-ди! Его преосвященство стоит пять тысяч акций.

Когда из собрания акционеров его преосвященство подаст голос, то это будет не один голос, а пять тысяч голосов, черт возьми! А эта куриная нога? Сто голосов. Закон? Ундерлип раздает голоса из ящика своего стола с глазу на глаз и плюет на закон. У правления остается законное число акций. Комар носа не подточит. Ди-риди-дим.

А на улицах, а на бульварах, а в скверах манифестируют чистокровные американцы, патриоты с оркестрами и полосатыми флагами. Они горланят, не переставая, "Янки-Дудль", и вместе с ними, выхаркивая остатки своих легких, орет, задыхаясь, чахоточный Сэм. Удушливые газы съели его легкие на войне, в груди Сэма сидит немецкая пуля. Сэм не обедал сегодня, не обедал вчера, не обедал... Давно не обедал.

У Сэма кипит желчь. Баста! Надо выгнать из Америки всех зеленых немцев, поляков, евреев. Тогда будет работа, и Сэм будет обедать каждый день. Еще надо свернуть головы всем этим жирным акулам, которые живут в мраморных дворцах и устраивают локауты.