Эрик Рассел - Ультима Туле

Вандервеен стоял у иллюминатора, оглаживая бороду.

– Ни солнц, ни планет, ни зеленых полей, ни поющих… птичек, – тянул Лаудер, в перерывах щедро увлажняя глотку. – Бог дал – Бог и взял.

– Он здорово нализался, – предупредил Сантел.

– Пусть себе. – Вандервеен и глазом не повел. – Ему так лучше – и нам спокойнее.

– Может, у меня реакция замедленная, – голос Сан-тела оставался тверд. – Но я пока не нахожу причин для отчаяния.

– Естественно. Ты ведь инженер и мыслишь, как инженер. Ты знаешь, что гиперпространственным скачком можно испытать судьбу – куда вынесет. Остаются к тому же ракетные двигатели. Пусть мы сгинули с глаз долой, но еще целы.

– Да, конечно, гиперпространственный… – Видимо, это слово нашло отклик в пьянеющей с каждой минутой голове Лаудера. – Двадцать световых в час. Это спасет нас. Надо пользоваться любым шансом. – Он, ухмыляясь, стал озираться, мгновенно осчастливленный.

– Точно упавший в море аэроплан, – такое сравнение отчего-то вдруг взбрело в голову Сантелу. – Вошел в воду и не может взлететь…

Лаудер качнулся, замахиваясь бутылкой, точно стеклянной дубинкой.

– Молчи – тебе и дела нет, пусть мы здесь хоть заживо сгнием. Да и куда тебе возвращаться? В вонючую комнатенку в общаге для одиноких космонавтов? Месяц на мели лузгать семечки да храпеть в библиотеке за гипнопедами, чтобы устроиться в коммерческий рейс на крупном судне – чего тебе никогда не светило. Живи и страждуй звездных трасс, что не приведут никуда, – и когда тебе уже ничего не будет…

– Еще будет, Лаудер, – оборвал его Вандервеен.

– А что до тебя… – обернулся Лаудер к капитану.

– ВСЕ БУДЕТ! – Борода Вандервеена встопорщилась. На дюжих ручищах вздулись кулаки.

В ярости Лаудер запустил в него бутылкой, всхлипнув: – Поговори у меня!

Капитан утробно рявкнул, взмахивая внушительной дланью. Больше он ничего не сделал, но этого оказалось достаточно, чтобы запустить напарника по комнате, точно шар в боулинге.

И – тишина. Они посмотрели на то, что рухнуло в углу с зажмуренными глазами, дыша тяжело и хрипло. Отвернувшись от тела, они вновь посмотрели в иллюминатор. Молчание и темнота. Ни звездочки, ни отдаленного светила. Ни отчетливо различимого сияния Млечного Пути. Лишь глубокая бездушность до дня Творения. Они были телами на забытой барке, покоившейся в океане без времени и берегов, без дна и перемен. Тьма африканская и умиротворяющая, как смерть.

– Это не путь астронавта. – Сантел ткнул пальцем в угол. – Он не сможет сохранить ясность рассудка.

– Его еще ждут. Это многое значит.

Сантел подмигнул.

– Тебя – тоже.

Капитан смотрел во тьму и, казалось, видел там только прошлое.

– Я совсем другой человек. Да и ты другой. В этом и прелесть человеческих отношений, что все люди – разные. Каждый делает то, что отпущено ему щедротами Господа. Лаудер не способен на другое.

– Нет, сэр, – согласился Сантел с безграничным уважением в голосе.

Лаудер скоро пришел в себя, проморгался, но ничего не сказал. Вскарабкавшись на свою койку, он проспал четыре часа кряду. Проснувшись, он сразу посмотрел на хронометр.

– Эй, ребята, мы что, так и стоим на месте?

– По большей части.

– Пялитесь в эту черную Тускарору? Что вы в ней нашли интересного?

Сантел не подумал отвечать, и не только ухом, но и бровью не повел.

– Думаем, – ответил Вандервеен. – Тяжко.

– Да ну? – Лаудер выкарабкался наружу, осторожно потянулся и ощупал челюсть. – Кто это так меня приложил?

– Может, я. А может, и Сантел. А может, ты сам себе двинул той бутылкой, которой все время размахивал. Неугомонный ты наш.

– Понял. Вопросов нет. Замяли.

– И пока я здесь капитан – никаких склок, никакой грызни. Тем более когда мы в этой западне. Группа у нас небольшая, и все повязаны.

Лаудер оглядел его, облизал пересохшие губы.

– Думаю, вы правы, капитан. Что ж, пойду попить. Пересох, как подошва.

– Полегче с водой, – посоветовал Вандервеен.

– Не понял?

– Там последняя.

«…Полегче с водой – там последняя. Это уже сегодня, в первый день. А завтра, на следующей неделе, в следующем месяце – что? Рацион строго по каплям, причем каждая следующая порция – дороже предыдущих. Каждый жадно смотрит на долю соседа, облизывается на каждую капельку, следит за тем, как она сползает, падает, издавая сладкое, восхитительное „кап!“

И три ума неодолимо занимаются нехитрой арифметикой: делить надвое гораздо дольше, чем натрое. А вершина всех вычислений, уже высшая математика: все для одного – куда больше, чем для двух. И сколько жидкости можно отыскать в чужом теле? Которому она уже все равно не нужна? Самое крупное, поди, накопило ее гораздо больше. Сколько плещется согревающих пинт в Вандервеене?..»

Взор капитана сопровождал его, когда он отправился за водой. Беду легче переносить в обвинениях, подозрениях и угрозах. Но их не было. Было хладнокровие, спокойствие, мужество. Переделка, в которую они влипли, что и говорить, из ряду вон. Лаудер обошелся одним-единственным глотком, прокатившимся незамеченным в пересохшем рту, и медленно побрел обратно в рубку.

– Что, так и будем корячиться здесь, пока не высохнем, как мумии? Почему не попробовать гиперпространственный скачок?

Большой палец Вандервеена уткнулся в иллюминатор.

– Потому что мы не знаем, в какую сторону скакать. Направление – путь для видимого мира. А здесь ничего видимого нет, одно только невидимое, поэтому никак не определиться, раз непонятно направление, Эйнштейнище ты наш.

– Мы знаем, как мы сидим. Все что надо – развернуться по линии первоначального движения.

– Легко сказать. – Если капитан и чувствовал беспокойство, то оно никак не отражалось на его мужественном лице. – Мы на самом деле не знаем – ни как мы сидим, ни даже, где сидим, хотя – где сидим, я бы мог сказать, поскольку, похоже, среди нас нет женщин. Прибавьте к этому, что мы даже не знаем, движемся ли куда-нибудь и с какой скоростью или просто стоим на месте. А может, мечемся на привязи вокруг какого-нибудь гравитационного кола, вбитого в самой середине черной дыры. Так что мы можем крутиться сколько угодно, вдоль оси, как ты говоришь, или поперек – ничего нового мы при этом не узнаем. Мы можем на самой высокой скорости перенестись в какую-то точку по прямой или вращаться по гигантской бесконечной дуге. Для нас нет никакой возможности узнать это.

– Но приборы…

– Приборы придуманы для пространственно-временных континуумов, в которых они и действуют. Теперь же нам нужны… новые инструменты для совершенно иного типа условий!

– Хорошо. Вы получите инструменты. Но для этого нам все-таки придется привести в действие гиперпространственные двигатели. – Лаудер встряхнул кулаком. – Они могут рвануть нас за четыре последовательных слоя гиперпространства, четыре сосуществующие вселенные. И там ничто не будет закрывать обзора, как в этой чертовой дыре. Там будут огни, маяки, сигналы – все, что может привести нас домой.