Роберт Силверберг - Талант

Каждое, казалось, было осквернено бездарными комментариями.

– Прекрасная вещь, Эмиль, – но не слишком ли длинновата?

– Необыкновенная образность – только непонятно, к чему в одиннадцатой строке упоминается Дидона.

– Прекрасно, однако…

– Великолепно, но…

Или же:

– Никудышная вещь, Эмиль, но у меня есть идея, как ее улучшить. Почему бы не…

Он терпеливо выслушивал всех, с достоинством переносил их часто противоречивые критические оценки и наконец покинул Землю. Решение лететь на Ригель Семь далось без труда; другого пути не было.

Останься он на Земле – до конца дней пришлось бы жить постоянно осажденным поклонниками, быть центром доброжелательного круга тех, кто хотел быть причастным к его дару, но не подозревал о мучениях, причиняемых обладателю этого дара.

«Забудь их, Эмиль», – сурово приказал он себе. Вынул бумагу две стопки, столько, сколько потребуется до конца жизни. Ручку. Блокнот.

Потом огляделся. Все на своих местах. Комната в полном порядке.

Вилар сел за стол и потянулся к полке с книгами. Рука задержалась на миг на собственной маленькой книжке, невольно дрогнула и двинулась дальше.

Он взял Йетса, потом передумал и поставил назад. В памяти всплыли строки Элиота, которого Эмиль давно знал наизусть и потому не стал брать с собой:

… Разве паук перестанет

Плести паутину? Может ли долгоносик

Не причинять вреда? Де Байаш, миссис Кэммел, Фреска -

Раздробленные атомы в вихре за кругом дрожащей

Большой Медведицы Чайка летит против ветра

В теснинах Бель-Иля, торопится к мысу Горн,

Белые перья со снегом Мексиканский залив зовет;

Я старик, которого гонят пассаты

В сонный угол. Жители дома

Мысли сухого мозга во время засухи.

Почти всю ночь Вилар работал над фантазией, навеянной первыми строками «Трагедии мстителя». К рассвету он поднялся, разорвал лист и выбросил из головы все, что писал. Потом вышел на крошечное крылечко поглядеть, как громадное солнце неторопливо всходит над горизонтом Ригеля Семь.

Вскоре после восхода появился Мелбурн Хедли Карпентер.

– Как вам спалось?

Помятый, с покрасневшими глазами Вилар кивнул.

– Превосходно.

– Рад слышать. Может, теперь заглянете к нам? Отец хочет познакомиться с вами, да и все остальные тоже.

Вилар с подозрением нахмурился.

– С какой стати? – Обычная любознательность. Видите ли, вы здесь единственный, кто не принадлежит ни к одной из семей.

– Знаю, – с облегчением сказал Вилар. – Стало быть, вы никогда не слышали обо мне?

Карпентер пожал плечами.

– Откуда? Вам же известно, как замкнуто мы здесь живем.

– В самом деле.

Итак, главное беспокойство позади – он, как и надеялся, здесь совершенно не известен. Есть возможность начать все заново. Мозг старика не сух, здесь, в этом сонном углу, можно достичь величайших высот, не привлекая внимания, столь губительного для художника.

Он пошел вслед за рослым юношей вверх по холму. Очертания дома были четкими и простыми; на свой дилетантский вкус Вилар вполне одобрил архитектуру. В ней не было фальши нынешней земной псевдоархаики.

В просторном центральном холле стоял огромный стол, за столом сидело по меньшей мере пятьдесят человек. Высокий мужчина – очень похожий на Мелбурна Хедли Карпентера, но гораздо старше – седовласый, чуть сутулый, поднялся со своего места во главе стола.

– Вы Эмиль Вилар, – проговорил он звучным голосом. – Мы очень рады вас видеть. Я Теодор Хедли Карпентер, а это моя семья.

Оробевший Вилар растерянно кивнул. Теодор Хедли Карпентер широким жестом указал на шестерых почти неразличимых мужчин помоложе справа от себя.

– Мои сыновья, – сказал он.

Дальше сидели совсем юные – второе поколение Мелбурна Хедли Карпентера.

– Мои внуки, – подтвердил патриарх предположение гостя.

– У вас замечательная семья, мистер Карпентер, – сказал Вилар.

– Одна из лучших, сэр, – любезно ответил Карпентер. – Не позавтракаете ли с нами? Потом можно будет поговорить.

Возражений у Вилара не было, и он сел на свободное место. Завтрак возобновился – Вилар обратил внимание, что за столом прислуживали хорошенькие девушки, очевидно, внучки Карпентера. На этой планете не было посторонних, не было слуг, все являлись членами семьи.

«Кроме меня, – с кривой улыбкой подумал он. – Я всегда посторонний».

Завтрак был таким же земным, как и все на планете. Яичница с ветчиной, свежие булочки, кофе – даже смешно, лететь за – сколько это? пятьсот сорок пять парсеков – бессчетные триллионы миль и завтракать кофе со свежими булочками. «Но ведь людям свойственна тяга к привычному», – думал Вилар.

Чем оказался весь проект терраформирования, как не громким, преображающим галактику воплем (варварским воплем, отметило его поэтическое сознание) жалкого самоутверждения? Человек один за другим преображает миры на земной манер, а потом ест булочки на завтрак.

Вилар принял эту мысль во внимание. Он знал, что позже она скрыто возникнет в ткани одного из стихотворений; еще позже он обнаружит ее там и уничтожит стихотворение как глупую злободневку.

Покончив с едой, он откинулся на спинку стула. Со стола все убрали.

Потом, к его удивлению, старый Карпентер хлопнул в ладоши, и один из его похожих друг на друга сыновей принес какой-то музыкальный инструмент.

Струны его были туго натянуты над резной декой. «Цимбалы», – в изумлении подумал Вилар, когда патриарх заиграл, ударяя по струнам двумя резными палочками из слоновой кости.

Мелодия была странной и сложной; поэт, обладающий слухом, но не знающий теории музыки, слушал внимательно. Короткая пьеса окончилась в миноре, внезапно оборвалась тремя понижающимися терциями.

– Мое собственное сочинение, – сказал старик в наступившей тишине. – Поначалу к нашей музыке трудно привыкнуть, однако…

– По-моему, отлично, – отозвался Вилар. Ему не терпелось окончить этот завтрак и вернуться к работе, он надеялся, что больше не будет ни разговоров, ни музыки.

Вилар поднялся со стула.

– Уже уходите? – спросил старик. – Да ведь мы еще не побеседовали.

– Говорить? О чем?

Карпентер сплел пальцы.

– О вашем вкладе в жизнь общины, разумеется. Мы не можем позволить вам, постороннему, жить среди нас на всем готовом, если вы ничего не предложите нам взамен. Ответьте прямо – каков ваш род занятий?

– Я поэт, – с тревогой ответил Вилар.

Старик хохотнул.

– Поэт? Само собой – но каков ваш род занятий?

– Не понимаю. Если вы имеете в виду профессию, то поэт – и все.

– Дедушка спрашивает, можете ли вы делать еще что-то, – прошептал рядом один из младших Карпентеров. – Конечно, вы поэт – разве кто-нибудь в этом сомневается?