Роберт Силверберг - Талант

Талант

Robert Silverberg. The Man With Talent. Пер. – Д. Вознякевич. – _

Эмиль Вилар не расставался с вырезанной из газеты небольшой рецензией на свой первый и единственный сборник стихов. Прилетев на новую планету, он достал вырезку и перечел в десятитысячный раз.

Бумага пожелтела от времени, буквы начали стираться, но это не имело значения; слова навсегда запечатлелись в его мозгу.

"Эмиль Вилар понимает мир, как мало кто из поэтов, – гласила рецензия.

– К сожалению, мир никогда не поймет Вилара. Талант поэта слишком велик".

Прочтя рецензию впервые, Вилар покраснел; в глубине души он сознавал ее справедливость, но не смел признаться в этом себе и отверг чужой приговор.

Он старался быть понятым. И писал, добиваясь понимания, еще двадцать лет. Но в конце концов признал правоту неизвестного рецензента – и навсегда покинул Землю.

Оторвав взгляд от газетной вырезки, Вилар осмотрел ландшафт своей новой планеты. Выбрал он ее наобум из толстого каталога в библиотеке. Ему было все равно где жить – лишь бы не на Земле.

– Ригель Семь, – громко произнес Вилар. Так называлась планета, на которую он прилетел. Непривычное словосочетание, представляющее звучную стопу анапеста, ласкало слух.

Теперь, по прибытии на место, он слегка жалел, что выбрал терраформированную планету. Требования его с самого начала были четко определены: жить на планете, как можно более похожей на Землю и как можно более удаленной от Земли, где в безвестности и покое он мог бы творить без помех, где никто не будет досаждать непониманием его стихов, язвить по поводу возведения башни из слоновой кости или упрекать в художнической безответственности и осыпать другими, уже слышанными обвинениями, потому что он твердо решил писать для себя и только для себя.

Земля не понимала его. Земле хотелось, чтобы он был стихоплетом, а не поэтом – и потому Эмиль Вилар без сожаления покинул Землю. Новым домом он избрал терраформированную планету. Но, увидев отлогие склоны зеленых холмов, привычные белые облака в нежно-голубом небе, понял, что совершил одну из редких ошибок. «Насколько мое воображение стало бы богаче, грустно думал он, – выбери я чуждую планету, еще не превращенную в копию Земли. Здесь то же небо, те же облачка, что и на Земле; только солнце другое».

Что ж, раз прилетел сюда, тут и оставаться. Вилар аккуратно сложил вырезку и сунул в бумажник. Ригель Семь ничуть не хуже любой другой планеты, а любая другая – лучше Земли.

На Земле в бюро путешествий робот с ухмылкой на зеркальном лице сказал ему, что он первый эмигрант на Ригель Семь за восемьсот с лишним лет. И это тоже было ему на руку.

Планету более тысячи лет назад заселили шестнадцать семей богатых землян; они совместно приобрели ее в частное владение. В условиях продажи, разумеется, оговаривалось, что планета будет открыта для всех эмигрантов, но риска тут никакого не было. Небо полно звезд, у каждой звезды скопление планет. Кто полетит за пятьсот парсеков на Ригель Семь, когда Сириус, Вега, Процион и созвездие Центавра манят к себе всего несколькими парсеками от Земли?

В свои пятьдесят лет Вилар скопил около пяти тысяч долларов. Их не хватало даже на оплату перелета; недостающую сумму собрали друзья.

Их было шестеро, которые верили в Эмиля Вилара. Они противились его отлету, но когда убедились, что решение друга твердо, стали помогать. Они внесли недостающую тысячу, чтобы отправить его в путь, и учредили траст-фонд, обеспечивающий ему ежемесячные денежные переводы до конца жизни.

Вилар вдохнул полной грудью. На терраформированном Ригеле Семь не было вони и грязи земных городов. Воздух здесь свеж и чист. Глянув на свою тень, далеко простершуюся по траве, он улыбнулся.

Впервые на своей памяти Вилар был счастлив.

Космопорт Ригеля Семь находился на краю широкого поля, уходящего зеленым ковром к склону холма. На холме белел дом с куполом. С холма по бурой вьющейся тропе кто-то спускался.

Вилар подхватил свой небольшой чемодан и поспешил навстречу. Человек поджидал его на середине пути. Он был рослый, загорелый, голый до пояса, с крепкой, рельефной мускулатурой груди и рук. Вилар внезапно застеснялся своей коренастой фигуры.

– Вы, наверно, и есть эмигрант?

– Эмиль Вилар. Только что с корабля.

– Знаю, – ответил рослый парень, приветливо улыбаясь. – Мы видели, как корабль садился. Для нас это целое событие. Сюда, знаете ли, прилетают не так уж часто.

– Я так и думал, – сдержанно сказал Вилар. – Ну что ж, особо докучать вам не стану. Почти все время я провожу в одиночестве.

– Мы приготовили для вас жилье. Кстати, моя фамилия Карпентер – Мелбурн Хедли Карпентер. Пойдемте, я провожу вас к вашему домику, ну а потом ждем в гости. Расскажем вам, как здесь идут дела.

– Дела? Но… Я не собираюсь заниматься никакой общественной дея…

Вилар осекся, нахмурился и потряс головой – ни к чему было начинать с декларации принципов.

– Не обращайте внимания, – сказал он. – Пойдемте к моему жилищу.

Карпентер повел его по тропке к подножию холма, там стоял небольшой домик, окна его глядели на громадный дом с куполом.

– Идеально, – сказал Вилар. Именно таким он и представлял свое жилище на этой планете.

– До скорого, – Карпентер приветливо помахал рукой и ушел. Вилар положил пальцы на открыватель двери, разомкнул фотонный контур и вошел в домик.

Одна книжная полка, одна кровать, один чулан, один письменный стол, один шкаф для одежды.

Идеально.

Свой единственный чемодан Вилар распаковал быстро. Улетая с Земли, он не испытывал мук расставания с собственностью; ему удалось взять все пожитки и легко уложиться в пятидесятифунтовую норму субкосмического лайнера.

Сперва появились книги, их было всего восемь. Тонкий в синей обложке сборник стихотворений Эмиля Вилара (Лондон, 2643 г., 61 стр.). Затем «Кантос» Паунда, полные сто восемь. Затем Библия короля Иакова, «По направлению к Свану», полный Йетс, «Об историческом анализе» Дэвиса, пьесы Сирил Турнье и «Греческая антология». Вот и все, что хранил Вилар из прочитанного за всю жизнь, последнюю книгу – единственный том Пруста – он приобрел шестнадцать лет назад. И с тех пор считал свою библиотеку полной.

Затем последовал его скудный гардероб, одежду с привычной методичностью он развесил в чулане и шкафу. Потом разложил белье и прочие домашние принадлежности. Затем тонкий конверт со стихами, написанными после 2643 года. Они все были неопубликованными, и их почти никто не читал.

Те стихотворения, что почему-то не попали в сборник и были прочитаны его немногочисленными друзьями, Вилар считал запятнанными, хотя и хранил.