Ким Робинсон - Цюрих

В тот день, когда должен был прийти инспектор, я бродил по большим комнатам, со стульями и кушетками, обтянутыми кожей цвета дубовой коры, белыми стенами и книжными полками, и солнце струилось в комнаты золотыми потоками, а я стоял зачарованный, как в фантастической рекламе коньяка, погруженный в прозрачный, как минеральная вода, воздух.

Когда я бросил взгляд на длинное зеркало в фойе, что-то задержало мое внимание. Нахмурив брови, я подошел ближе, мне было не по себе (у меня часто возникает такое чувство перед зеркалом), и присмотрелся. Опять пыль. Я забыл протереть зеркало. Я принялся протирать его, упиваясь работой: сразу заметно, когда на зеркале пыль. Если даже — тут я посмотрел на бумажное полотенце в руке — пыли почти нет, только тоненькая полоска, напоминающая едва заметный карандашный штрих. Так мало пыли на такой большой поверхности — и все же мы ее видим. Да, возможности человеческого глаза поразительны. Подумалось: если мы можем видеть даже такую малость, почему мы не можем все постичь?

Я в экстазе мерил шагами рекламно-коньячный интерьер до тех пор, пока не вспомнил о простынях, забытых в стиральной машине. Если бы не простыни, все было бы в полном порядке. Целую неделю я стирал эти простыни внизу, в подвале. Красная пластмассовая корзина, заполненная бельем: у нас было 7 простыней, 7 наволочек, 7 больших пододеяльников. С пододеяльниками все в порядке. Но простыни и наволочки — увы! — пожелтели. На них были пятна. Неприятные следы наших тел, нашего физического существования: пот, жидкости, невидимые кусочки наших телесных оболочек, несмываемые, въевшиеся в ткань, как масло.

Конечно, подумал я, швейцарцы должны знать методы устранения даже таких серьезных дефектов. Я пошел в магазин и купил отбеливатель. Я вспомнил рекламу американских отбеливателей и был уверен, что после одной стирки с отбеливателем все пятна отойдут и белье станет белоснежным. Но ничего подобного. Сколько я ни перестирывал, цвет оставался прежним. Тогда я снова пошел в магазин и купил другой отбеливатель, потом еще один. Два в порошке, один жидкий. Загрузил в машину сначала одного, потом второго и третьего. Ничего не получалось.

И вот наступило утро того дня, на который была назначена инспекция. Я вдруг вспомнил о простынях внизу, и моего радужного настроения как не бывало. Поспешно спустился вниз, прошел через длинный бетонированный вестибюль в прачечную. Это здание простоит еще тысячу лет. Оно сможет выдержать десять мегатонн. Стиральная машина была здоровой, как грузовик. Инструкция на трех языках. Я включил ее, проверил, нормально ли работает машина, и предпринял последнюю попытку, выстроив мои отбеливатели в боевые порядки на крышке стиральной машины. На протяжении этой недели я перестирывал белье уже в четырнадцатый раз и знал всю процедуру как свои пять пальцев, но вдруг призадумался. При виде трех сортов отбеливателей, которые стояли на крышке, мне пришла в голову блестящая мысль. Я взял самый большой колпачок и заполнил его наполовину жидким отбеливателем. Потом досыпал доверху порошком из коробок.

Должна сработать синергетика. Напевая песенку, прославляющую таинственную силу синергетики, я взял карандаш из записной книжки и решительно размешал содержимое колпачка. Сначала появились пузыри, потом пена.

Тут я вспомнил, как моя жена, химик, ругала меня, когда я смешал два чистящих средства для ванн. «От смешения аммиака с порошком „Аякс“ выделяется смертельный газообразный хлорамин!» — кричала она. — «Никогда не смешивай такие вещи!»

Я оставил колпачок с отбеливателями на сушилке и выбежал из комнаты. Из бетонного вестибюля осторожно заглянул обратно и принюхался. Опустив глаза, я заметил, что все еще зажимаю в руке карандаш; нижняя часть карандаша стала белой, как мел. «Ого! Вот это да!» — воскликнул я и отошел в глубину вестибюля. Ну и мощь в этой синергетике!

Рассмотрев карандаш с белоснежным ластиком, я после некоторого раздумья вернулся в прачечную. Дышать можно. Отступать было некуда, нельзя ударить в грязь лицом перед швейцарцами. Поэтому я осторожно вылил колпачок в отверстие в верхней части машины и набил машину нашими пожелтевшими простынями и наволочками. После чего закрыл машину и включил режим самой горячей стирки, 90 °C. Поднявшись наверх, я заметил на самом кончике моего левого указательного пальца белое пятнышко. Я попробовал отмыть его, но ничего не получилось. «Надо же — отбелил себе палец!» — воскликнул я. Наконец-то смесь действует как положено!

Через час я вошел в прачечную с тревожным чувством, надеясь, что простыни не расползлись. Но, когда я открыл дверцу машины, в комнате распространилось такое сияние, как будто одновременно сверкнуло несколько фотовспышек, как в рекламном ролике. И, что самое интересное, простыни стали белыми, как свежевыпавший снег.

Я завопил от радости и положил их в сушилку И ко времени, когда инспектор позвонил в дверь, белье было уже высушено, выглажено и аккуратно сложено в ящиках шкафа в спальне.

Я беззаботно напевал, впуская инспектора. Инспектор оказался молодым человеком, даже, вероятно, моложе меня. На безупречном английском он сразу извинился за свое вторжение.

— Все в порядке. Не беспокойтесь, — ответил я и провел его в квартиру. Он кивнул, слегка нахмурясь.

— Мне нужно будет проверить кухонные принадлежности, — сказал он, предъявив список.

Это заняло уйму времени. Когда он закончил, то неодобрительно покачал головой:

— Не хватает четырех стаканов, одной ложки и крышки заварочного чайника.

— Да, вы правы, — сказал я радостно. — Мы разбили стаканы, потеряли ложку и, по-моему, повредили чайник, хотя я никак не припомню, когда это случилось.

Все это были такие пустяки по сравнению с качеством уборки и порядком; прежде всего чистота, а потом уже все остальное.

И инспектор был согласен со мной: он слушал меня и кивал с серьезным видом. Наконец он сказал:

— Конечно, все, что вы говорите, прекрасно, а вот это что такое?

И с довольным видом извлек с верхней полки кладовки несколько грязных кухонных полотенец.

Тогда я понял, что инспектор жаждет грязи, как полицейский жаждет преступлений, ведь это единственное, что придает смысл его работе. Я про эти полотенца совсем забыл.

— Не имею представления, что это за полотенца, — сказал я. — Мы ими не пользовались, я совершенно забыл, что они там лежат. Это, наверное, прежний жилец постарался.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Чем же вы вытирали посуду.

— Мы ставили ее на сушилку.

Он покачал головой, просто не в силах поверить, что кто-то пользуется подобными методами. Но тут я вспомнил нашу швейцарскую приятельницу, которая вытирала ванну полотенцем каждый раз после принятия душа. Я упрямо пожал плечами, инспектор также упрямо покачал головой. Он опять повернулся к кладовке, надеясь найти там еще какие-нибудь запрятанные сокровища. Недолго думая, я быстро дотронулся у него за спиной до запачканных кухонных плотенец моим побеленным указательным пальцем.