Василий Щепетнёв - Хроники Навь-Города

— Шли бы вы, ребята, подобру-поздорову, — сказал рыцарь. Без страха сказал, без дрожи.

Вожак словно этого и ждал. Взревел — или крикнул? Говорили, что у мутов и речи-то нет, одно звериное рычание, — взревел и бросился навстречу рыцарю. В тот же миг бросились и остальные.

Луу-Кин нажал на потаённый сучок, из посоха выскочил клинок, обоюдоострое жало. Задаром не дамся!

Но биться ему не пришлось — всё окончилось в считанные мгновения. Один мут пал в кусты с распоротым турьими рогами брюхом, а остальных посек рыцарь. Он оказался двуруким, и сабли, с шипением рассекавшие воздух, рассекли и мутов — кого надвое, кому только отделили голову от тела.

— Я ж предупреждал… — Рыцарь спешился, вытер дымящиеся клинки о траву, ещё и ещё.

Обезглавленное тело вожака ползало по земле, тур хрипел, норовя и этого поддеть на рога, но рыцарь положил руку на холку.

— Оставь, Бышка, это лишнее. Ну, — он обратился к Луу-Кину, — ты, я вижу, в полной боевой готовности? Молодец!

— Я не успел, — пробормотал Луу-Кин.

— Бывает. — Рыцарь наклонился над телом, присматриваясь. — Племя Серых Шакалов. Странно, как их занесло сюда? И с каких пор они нападают средь бела дня?

Безголовый вожак вцепился в соплеменника, павшего от рогов тура, и они оба продолжили бой, уже мёртвые, но ещё не понявшие собственной смерти.

— Я слышал… — начал было Луу-Кин и запнулся.

— Говори, говори.

— Я слышал от других торговцев, что встречали мутов и на других шляхах. На Куу-рском, на Луу-ганском. А на Муур-Омском они даже напали на отряды Дорожной стражи. Правда, ночью.

— Вот как, значит. А ты чего же? В такие времена добрые люди в одиночку по дорогам не ходят. И недобрые тоже.

— Я подумал, что одному проскочить легче. Незаметнее. — Луу-Кин подумал, что и рыцарю негоже в одиночку-то, но вслух сказать не посмел. Не положено простолюдину рта раскрывать, когда не спрашивают.

— Хорошее объяснение. Зовут-то тебя как, мирный одинокий торговец редкостями?

— Луу-Кин, о доблестный рыцарь. — Это «о» должно было придать речи торжественность и величавость. Луу-Кину очень хотелось показать своё отличие от прочих торговцев, тёмных, невежественных, только и думающих, как выжилить лишний грош.

— Меня можешь звать Кор-Фо-Мин.

— Да, о доблестный рыцарь.

Кор-Фо-Мин. Название Дома в имени — значит, рыцарь является послом этого Дома. Третьего дня в придорожной корчме толковали, что посол этот едет в Замок. Отличить его от прочих рыцарей можно по отсутствию щита. Зачем щит, если кожа дракона отразит и стрелу, и копьё, и топор? А обе руки свободны. И что он в бою этими руками делает?..

— Вот и познакомились. Теперь пора и дальше идти, а то вечер близок.

По счастью, постоялый двор тоже был недалёк. Часа два прежней ходьбы. Но рыцарь придерживал тура, и Луу-Кин шёл шагом обычным, долгим.

— Однако пошаливают тут у вас. И действуют лесовички не так, как прежде, стаей, а по правилам военной науки. Засада, нападение с флангов… Шесть душ всего (Луу-Кин вздрогнул — рыцарь сказал, что у мута есть душа! Ну, им, рыцарям, и не такое позволено), идеальное количество для засады.

— Осмелюсь сказать, доблестный рыцарь Кор-Фо-Мин, для меня одного их было слишком много, а для вас — слишком мало.

— Молодец, подметил верно. Значит, поджидали они не нас, а просто — кого судьба пошлёт. Или, может быть, определённую пару? Ты как думаешь, мирный торговец?

— Не знаю, о доблестный рыцарь. Этим проклятым мутам лишь бы мясо… — Луу-Кина затрясло. Запоздалый страх высосал все силы, хорошо, у частокола постоялого двора. Из последних сил тащился он вслед за рыцарем.

— Какое счастье, какая радость! — непритворно ликовал хозяин. Конечно, улыбка размером с месяц предназначалась не ему, бедному торговцу, с него какой доход — медный грошик за ночлег. Но рыцарь Дома Кор!

— Счастье как счастье. — Рыцарь спешился, но повод тура отдавать не спешил.

— Доблестный рыцарь может не беспокоиться — мой слуга прекрасно обиходит вашего прекрасного тура.

— Да? — Рыцарь посмотрел на тура. — Ты, Бышка, как считаешь?

Тур, похоже, не возражал.

— Ладно, старайся. — Рыцарь позволил слуге отвести тура в конюшню. — А двуногих у вас обихаживают?

— Дву… Ха-ха-ха! Рыцарь изволит шутить! Лучший стол невозможно найти до самого Замка!

— Это, конечно, обнадёживает… Руки у вас мыть принято?

Луу-Кин бочком-бочком пошёл было в сторонку.

— Полагаю, мирный Луу-Кин, ты не откажешься разделить со мною вечернюю трапезу?

— Почту… Сочту за честь… — залепетал он. В старых былинах говорилось о том, как рыцари в походах, бывало, делили хлеб с простолюдинами, так в былинах много чего говорилось. Простолюдины вдруг оказывались утерянными или украденными в детстве принцами или, напротив, добрыми чародеями, а он, Луу-Кин, ни принца, ни чародея в себе не ощущал. Разве потаённый, неведомый какой? «Любишь ты, брат, мечтать, — оборвал он себя. — О другом мечтай — распродать товар с выгодой…»

Вымытый — а мыть пришлось и шею, — сидел он за господским столом. Стол как стол, даже меньше чёрного, для людей простых, обыкновенных. Но — с видом на очаг. Прежде чем зарезать курицу — принесли, показали, вот-де она какая, живая, здоровая, одна голова, две ноги, два крыла. Так же показывали и траву, и плоды, и ракушек. Рыцарь ракушки забраковал, уж больно злыми были на вид, остальное велел готовить на кухне скорой, походной, а покамест кушанья доспеют, подать чего-нибудь хмельного для мирного торговца, поскольку сам он по обету ничего крепче воды пить не может. Только подать не чего-нибудь, а именно рыцарского вина, поскольку пить-то он не будет, а попробовать — попробует.

Луу вина избегал: не один торговец терял и товар и жизнь из-за лишнего стакана, а лишний стакан — это первый стакан. Но сейчас, когда он сидел за столом, отказаться было невозможно. Ну, он не один, с рыцарем, так что можно… За спасение.

Рыцарское вино, красное, прозрачное, шло необыкновенно легко, но Луу пил чинно, не хватает только нахрюкаться. Хотя в этой таверне… Наконец подали и еду. Вкусно. Побегай этак день за днём, корку хлеба с пальцами слопаешь…

А хозяин, пока не поспели новые кушанья, суетился вокруг рыцаря, стараясь болтовнёй заменить неготовые блюда. Да и что ему ещё делать — хозяину? В дальнем, чёрном, углу сидела троица нищебродов, вся еда которых — кружка браги да кусок хлеба с луком. Луу одёрнул себя — нищеброды, как же. Обыкновенные вольные люди, как и он. Он так и водой бы обошёлся, вместо браги-то. Достойная бедность — счастливый удел. Раз в жизни сел за господский стол и нос дерёт. Это он от вина занёсся, не иначе, от чего же ещё?

А хозяин по-прежнему суетился вокруг: