Леонид Резник - Дом в центре

И все-таки, дело было не в родителях и квартире, а в другой, большей, просто огромной странности. Этим большим был наш Дом.

Он стоял недалеко от Невского и выглядел, как построенный в середине XIX века. Высокое серое семиэтажное здание было украшено мастерски вылепленными собачьими головами. Самым непонятным для посторонних казалось отсутствие жизни на первом этаже. Глухие серые стены, окон нет, словно чрезвычайно высокое продолжение подвала. Недоумение случайных прохожих проходило быстро, все сваливалось на загадочный замысел архитектора, скорее всего, иностранца. Жители двух соседних домов могли заметить еще кое-что. Эти дома были такими же старинными, высокими и серыми, как наш, но пользовались куда большей популярностью в народе. Первый дом-сосед всегда славился тем, что имел квартиру (и даже не одну), где в любое время ночи можно было приобрести спиртное. После принятия антиалкогольного законодательства эта торговля особенно расцвела, перекинулась на площадки перед подъездами и велась почти круглосуточно, с перерывом на работу винных магазинов. Публика у второго дома-соседа была другой. Казалось, что в нем жили сплошь одинокие женщины сравнительно молодого возраста. Дни напролет они сидели на скамейках перед подъездами, болтая с мужчинами кавказской наружности и курсантами военных училищ. Около нашего Дома всегда было тихо. По непонятным причинам окрестным алкашам не приходило в голову использовать наши подъезды в качестве распивочных и общественных туалетов, все это выпало на долю домов-соседей. Угрюмый серый исполин, из-за обилия эркеров, башенок и всевозможных надстроек на крыше напоминавший даже не дом, а средневековый город, стоял пугающий островом абсолютного спокойствия в самом центре городского разгула. Документы Дома и жильцов были в абсолютном порядке, и, не привлекая внимания местных властей, он сумел без потерь пережить даже богатое доносами время. В годы блокады рядом с Домом не падали ни бомбы, ни снаряды, как видно, незримая сила хранила его жильцов не только от людского любопытства.

Именно в таком вот Доме мне и выпала судьба родиться.

1. АППАРАТ ФИРМЫ «ПОРОСЕНОК»

— Обидно сознавать, — сказал папа, устав ругаться, — что двадцать лет своей жизни я исходил из неверных принципов.

Такой переход был мне совершенно непонятен. Десять минут доказывать, что я полное ничтожество, и вдруг — глубокомысленное подведение итогов.

— Ты никогда не задумывался, почему из детей великих родителей не вырастает ничего путного?

— Разве? — я попытался вспомнить хоть факт «за» или «против», но безуспешно. Интересно, это он — «великий родитель»?

— Да-да, именно так. Есть исключения, но они лишь подтверждают правило. Обстановка избранности уничтожает любые, самые прекрасные задатки. Мне казалось, что наследный принц, выросший среди простых людей, не зная, кто он, способен на большее, чем такой же принц, росший королевским сыном.

— Красиво излагаешь, папа, как по-писаному, но какая связь между принцами и твоими неверными принципами? — Я давно так не беседовал с отцом, тем более это было лучше, чем ругаться.

— Я полагал, что тебе полезней расти таким же, как все. Закрывал глаза, что ты не развиваешь своих способностей, думал — наверстаешь. Наконец, я понадеялся на армию, мне казалось, что она вырвет тебя из духовной спячки как… как шоковая терапия. Но ты уже почти неделю дома, а я даже не знаю, о чем с тобой говорить!

— Да говори обо всем, пап. Но при чем здесь наследные принцы? Ты что — король в изгнании?

Отец прошелся по комнате такой мощной тигриной походкой, что мать, сидевшая на диване с журналом в руках, оторвалась от чтения, поежилась и плотнее поджала под себя ноги.

— Я — не король, ты — не принц. Но… Отныне и навсегда. Запомни. Любой принц рядом с тобой — это как детский велосипед рядом с машиной «Формула-1».

— Так уж, — я попытался пошутить сам. В отцовскую шутку мне было не врубиться.

— Да, именно так. Ну, может, не детский, а взрослый велосипед. Но тогда не с «Формулой-1», а с космическим кораблем.

За два года армии я сильно отвык от странностей. А от родителей — тем более. Вчера вечером меня угораздило встретить одноклассника. Мы вспомнили детство золотое, после чего я был приглашен на ночной кинопросмотр (кто-то одолжил моему приятелю на ночь видеомагнитофон и три кассеты). Все попавшиеся по пути телефоны-автоматы были испорчены, они глотали монеты, не соединяя. Я истратил весь запас двушек, так и не предупредив родителей, что не приду ночевать. И вот, вернувшись домой около девяти часов утра, нарвался на неожиданно крупный скандал. Конечно, родители всегда волнуются за детей, даже за таких взрослых, как я, но на этот раз аргументация отца была более чем странной. Во-первых, он почему-то был уверен, что я провел эту ночь с девицей. Во-вторых — ничего страшного, что с девицей, но почему где-то, а не дома, где у меня есть прекрасная отдельная комната? В-третьих, почему я вру (это про видео) и упорствую во лжи? Ну, а в-четвертых, если уж я говорю правду, то я вообще полное ничтожество, потому что мужчину в моем возрасте по ночам должны интересовать женщины, а не дурацкие фильмы, которые не стоят украденного у сна времени. Такая вот критика.

Все мои возражения были бесполезны. Я с трудом мог вставить пару слов. Папе хотелось выговориться, он готовил этот ругательный монолог года два, на тот случай, если я вернусь из армии таким же олухом, как ушел. И все можно было бы списать на банальный конфликт типа «отцы и дети», вот только два момента… Первый — пренебрежительное сравнение принцев со мной. Второй — необычная демонстрация отцом физической силы. Ругаясь, он упомянул мою хлипкость. Я не выдержал и сослался на наследственность: каким, мол, уродился, таким и расту. «Ах, значит, я виноват?!» — взревел отец. Невысокий, коренастый, он стремительно шагнул вперед, правой рукой крепко сгреб меня за модную «вареную» куртку и легко поднял в воздух. Мать на диване только тихо взвизгнула. Таких подвигов я от папани не ожидал.

— Итак, — отец словно подвел черту своим словам про космический корабль и начал новую тему, — будем работать с тем, что имеем. Ну-ка, вспомни, что ты смотрел ночью?

— Названия я подзабыл, все-таки четыре фильма. Но там актер очень знаменитый играет: Чарльз Бронсон. И везде он всех вырубает. В одном фильме за дочку с женой мстит, в другом — за каким-то палачом охотиться. В третьем… что-то старинное. Железная дорога, индейцы…

— Ясно, ясно, — перебил отец, — старье это все. А какой аппарат у твоего друга?

— «Панасоник».