Александр Больных - Библиотека

— Стоп! — услышал он голос Карна. — Контакт.

— Отлично! Сфокусирую поточнее, — Торд начал вращать лимб тонкой настройки. — Сейчас увидим.

Экран хроновизора засветился сероватожемчужным светом.

— Да, сейчас увидим, — как-то странно отозвался Карн.

Жемчужные проблески на экране начали стремительно таять, экран быстро наливался голубизной. Вот в нем уже засверкала ослепительная точка солнца… И вдруг словно кто-то резко мазнул по небесной лазури черной краской. Мазнул толстой, неряшливой кисточкой.

— И пять сверху! — торжествующе выкрикнул долговязый белобрысый лейтенант.

— Открываем?

— Каре королей!

Пилот тихо чертыхнулся. Этому белобрысому верзиле непристойно везло! Но делать было нечего… Кисло улыбнувшись, он швырнул на столик скомканные банкноты и презрительно смотрел, как лейтенант дрожащими, чуть влажными пальцами пересчитывает их, расправляет, разглаживает и, наконец, засовывает в карман кителя. Хоть бы вылет дали, что ли… А то этот тип всех обчистит…

— Еще партию? — осведомился белобрысый.

Пилот вопросительно посмотрел на партнеров. Сидевший напротив майор покачал головой и сделал жест, как будто выворачивал пустой карман. Белобрысый усмехнулся и, стремительно выскочив из-;за столика, умчался в штабной домик, словно боялся, что у него отберут выигрыш…

Пилот зевнул и скучающе уставился на медленно плывущие редкие облака. Скверная погода — облака и солнце. В этом рваном пухе могут скрываться десятки самолетов, и их не заметишь, пока на голову не посыплются бомбы. Впрочем, ну их… Он закрыл глаза, подставляя лицо солнцу.

Соседний стул вдруг затрещал. Он приоткрыл правый глаз. Так и есть — командир эскадрильи, тяжело отдуваясь, вытирает голову большим клетчатым платком. Бегемот несчастный… Ему захотелось усмехнуться, но пришлось изобразить на лице сосредоточенность и внимание.

Бегемот с выражением совершенного удовольствия на морде потянулся, стул опять жалобно затрещал.

— Не хотите ли слетать?

— Цель? — холодно осведомился он.

— Проветритесь, — хихикнул бегемот неожиданно тонко. — Ничего особенного, обычное патрулирование. Ну, возможно, встретите разведчика — но и только.

Он поднялся.

— Когда вылет?

Бегемот еще раз потянулся и посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут. Самолет уже готов.

Зеленый луч на экране искателя по-прежнему метался вверх-вниз. Но теперь каждый раз в самом центре экрана вспыхивала маленькая яркая звездочка. Лицо Карна затвердело.

— Нащупал.

— Локализация? — спросил Торд, осторожно подкручивая верньеры хроновизора.

— До микросекунды.

— Приготовились!

— Нет, не могу, — сказал вдруг Карн, устало опуская руки. — Не могу.

Торд удивленно обернулся.

— Не могу! — выкрикнул Карн, ударяя с размаху кулаком по краю пульта. — Каждый раз мне кажется, что это мы с тобой убиваем его. Понимаешь?! Мы с тобой. Я не хочу, не могу быть убийцей!

— Успокойся! — Торд усмехнулся. — Он уже давно мертв. Смотри! — Торд ткнул рукой в сверкающую рамку, в которой пылали кроваво-красные цифры.

— Нет! — возразил Карн. — Ты не туда смотришь. Вот он. Он еще жив, он еще борется, еще на что-то надеется!

На экране хроновизора объятый пламенем самолет стремительно набирал высоту, оставляя за собой черный хвост дыма.

— Двести лет, двести с лишним лет прошло! Пойми же ты это!

Карн уронил голову на руки и хрипло прошептал:

— Двести? Нет. Он умер вчера. Он умирает сегодня, сейчас. Он умрет завтра. Он умирает каждый раз, когда мы отказываемся спасти его.

— Мы делаем все, что можем, — Торд пожал плечами. — Мы не имеем права нарушать нормальный ход истории и, поддавшись минутному порыву, спасать их. Да это и слишком сложно. И потом, только кажется, что они умерли. Для нас они все еще живут и творят! И если самый сильный биоимпульс приходится на момент смерти, то это не наша вина. Я решал узкую техническую задачу — и решил ее. Мы спасаем их для нашего времени, если уж не в силах спасти для их собственного.

Не в силах? Точнее — не хотим, боимся!

— То есть? — не понял Торд.

За нашей заботой о «естественном ходе» истории кроется боязнь, что, спасши их, мы каким-то образом подвергнем опасности свое собственное драгоценное существование! А ведь мир не может стать хуже, если спасешь кого-то, кому-то поможешь. Если же спасти человека значит нарушить естественный ход истории — тем хуже для истории.

Солнечный блик, скользнув по концу крыла, на мгновение погас, попав на черный крест, перескочил через него и снова заиграл на фонаре кабины… Он недовольно поморщился. Это могло помешать целиться. В наушниках что-то трес-нуло, заскрежетало, прорвался голос офицера наведения:

— Седьмой, седьмой, как слышите?

— Слышимость нормальная.

— Седьмой, седьмой, курс 165, курс 165.

— Вас понял.

Он резко двинул ручкой управления, свалив истребитель в глубокий вираж. В общем-то это было пижонство, можно было и спокойно довернуть, но истребитель есть истребитель. Что не позволено бомберам, то позволено…

Кстати, что он будет делать сегодня вечером? Снова казино? М-м, пожалуй, нет. Хватит с него вчерашнего. Хотя, собственно, почему бы и нет. Эта черненькая, как ее… Луиза, что ли?..

В наушниках снова заскрежетало:

— Седьмой, седьмой! Наберите высоту 6000. Как поняли?

— Понял, понял, — отозвался он, передвигая сектор газа.

«Даймлер-Бенц» под капотом рыкнул, выбросил из патрубков кольца сизоватого дыма и взвыл на пронзительной звенящей ноте… Он взял ручку на себя, машина задрала нос, и он почувствовал, как его вдавливает в кресло. Солнечный блик не удержался, заскользил вниз по стеклу кабины… Он довольно улыбнулся. Значит, Луиза. Но ведь она потребует денег. Опять проблема.

Стрелка альтиметра медленно подползала к нужной отметке. Выровнять самолет… Так вот, о Луизе… Ч-черт!

— Седьмой, седьмой. Еще 1000 выше.

— Понял, — вздохнул он, нашаривая кислородную маску.

Истребитель пробил нетолстый слой облаков, и солнечный блик снова заплясал на кабине, дробясь и переливаясь радужными пятнышками на толстом бронестекле… Он досадливо поморщился. Неужели придется атаковать против солнца?

Экстрактор тихо жужжал, по его панелям прокатывались разноцветные волны. Торд, внимательно следя за ним, раздраженно выговаривал:

— Как ты не можешь понять, что мы обязаны делать это? Обязаны не ради себя, ради других! Ради них самих, в конце концов. Мы решили грандиозную техническую задачу, а ты хочешь помешать использовать это решение.