Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 14. Терранская Империя

Мимоходом он взглянул на письменный стол, где были нагромождены учебники, справочники, копии из Центральной библиотеки. «Черт! — подумал он. — Жаль бросать — я уже почти доказал эту теорему».

Математика была его небом. Занимаясь ею, он познавал тот же чистый экстаз, который, как казалось ему, испытывает ифрианин, парящий один в вышине. Здесь он соглашался на компромисс со своим отцом. Он продолжит занятия и станет, как задумал, профессиональным математиком. До тех пор он согласен принимать некоторую финансовую помощь, хотя с семьей жить больше не будет. То немногое, что нужно ему сверх пособия, он заработает сам, как охотник и пастух, живя у ифриан.

Дэниел Холм проворчал тогда, скрывая усмешку:

— У тебя хорошая голова, сынок. Жаль будет, если она пропадет. Но уж слишком много ты в нее вложил. Если бы не твои птичьи дела, ты бы так зарылся в книги, рисование и стихи, что совсем перестал бы двигаться; и твоя задница в конце концов приросла бы к стулу, а ты бы и не заметил. Пожалуй, мне следует сказать спасибо твоим друзьям за то, что они сделал» из тебя атлета на свой лад.

— Моим чотовикам, — поправил его Аринниан. Тогда он только что получил свое новое имя и был преисполнен торжественных и серьезных чувств. Тому уже четыре года — теперь он улыбается, вспоминая об этом. Старик был в общем-то прав.

В свои тридцать лет по авалонскому отсчету Кристофер Холм был высок, строен, широк в плечах. Внешность, как и сложение, он унаследовал от матери: продолговатая голова, узкое лицо, тонкие нос и губы, голубые глаза, волосы цвета красного дерева (коротко остриженные, как у всех, кто часто летает на гравиранце); борода пока еще росла не слишком буйно — достаточно было принимать препятствующий ее появлению энзим. Кожа, светлая от природы, потемнела от загара. Лаура, звезда типа G5, давала всего 72 процента излучения по сравнению с Солнцем и, соответственно, меньше ультрафиолетовых лучей; но Авалон находился в 0,8 астрономической единицы от нее, а период его обращения составлял 0,724 земного, поэтому общее облучение, которое он получал, на 10 процентов превышало привычное человеческому роду.

Аринниан привычно, шаг за шагом проверил свое воздушное снаряжение, прежде чем продеть руки в лямки и застегнуть ремень. Аккумуляторы обоих конических цилиндров за спиной должны быть заряжены до отказа и все схемы обязаны работать как часы. В противном случае он не жилец. Одному ифрианину не под силу удержать человека в воздухе. Это может получиться только у нескольких — причем это всегда бывали пастухи с арканами, которыми они захлестывали своего товарища и несли его, не мешая друг другу. На такую удачу рассчитывать не приходится. Господи, вот если бы ему настоящие крылья!

Он надел кожаный шлем и очки, которые в некоторой степени заменяли затемняющие мембраны. На поясе у него висели нож и пулевой пистолет. Никакая опасность ему не угрожала — на поединок его не вызовут, ведь на круате соблюдается священное перемирие, да и не так уж часты ссоры, в которых затрагивается честь; однако жители Ворот Бури были в основном охотники и постоянно носили при себе оружие. Провизию он с собой не брал. Кормить его будет семья, которой он регулярно отдает свою долю, — они возьмут с собой продукты на грависанях.

Выйдя за дверь, он сразу оказался на улице. На Авалоне всем жилось просторно — его населяли около десяти миллионов людей, четыре миллиона ифриан. Даже здесь, в Грее, который имел некоторое право называться городом, дома были низкие и стояли далеко друг от друга. Живущим здесь или залетным орнитоидам вполне хватало пары высотных зданий.

Аринниан включил тягу, и негасила плавно, но быстро оторвала его от земли. Набрав высоту, он ненадолго задержался, любуясь видом.

Город лежал на холмах вокруг Фолкейнского залива — повсюду зеленели деревья и сузин, пестрели сады. По воде скользили лодки — в основном прогулочные яхты под парусами и на подводных крыльях. В гавани стояло несколько грузовых судов, длинных и красивых с функциональной точки зрения, — их загружали и разгружали многочисленные роботы. Одно входило в порт — с Бренданских островов, судя по курсу, другое направлялось к выходу в Гесперийское море, которое под солнцем искрилось серебром и переливалось сапфиром с пурпурными бликами на северном и южном горизонте.

Лаура стояла низко над пустым западным небосклоном — на закате она золотилась ярче, чем в полдень. Синева неба медленно сгущалась; перистые облака, напоминающие Арин-ниану нагрудное оперение, предвещали и дальше ясную погоду. Легкий соленый бриз холодил ему щеки.

Движение в воздухе было немногочисленным. Пролетело несколько ифриан, сверкая бронзой и янтарем своих крыльев. Пара человек летела на ранцах, как и Аринниан; вдалеке они почти не отличались от стаи грациозных пернатых дракул, которых вечер выманил из пещеры. Порой мелькали воздушные машины, похожие на вытянутые в длину дождевые капли, отражавшие свет с яркостью, недоступной живым существам. Медленно ползли два-три воздушных грузовика, и межконтинентальный лайнер шел к аэропорту. Над Греем никогда не наблюдалось особой суеты.

Однако высоко в небе двигались силуэты, не виданные здесь со времен Смуты: военные патрульные машины.

Война с Терранской Империей… Аринниан содрогнулся и полетел на восток, в глубь материка.

Цель его путешествия уже виднелась далеко за прибрежными холмами и долиной — словно облачная гряда лежала там, на краю света; выше этих гор не было во всей Короне, да и на всем Авалоне, если не считать Оронезии. Люди называли их Андромедами, но Аринниан, даже говоря на англике, пользовался именем планха: Матерь Бурь.

Внизу проплывали поля и пастбища. В окрестностях Грея ифрийские поселения на севере граничили с людскими на юге; обе экологии смешивались с авалонской, и местность походила на шахматную доску. Посеянные человеком злаки, созревшие на склоне лета, золотились среди бескрайних зеленых просторов, где паслись ифрийские мауки и майо. Рощи, где росли дуб и сосна, ветрогнезда и молотовик, вклинивались в почти безлесные луга, поросшие берилловым туземным сузином, где еще встречались бароящеры. Полет изгнал из мыслей Аринниана всякое беспокойство. Пусть Империя атакует Сферу — если посмеет! Он, Аринниан, летит к Эйат — в свой чот, само собой, частью которого себя ощущает, но главное — к Эйат.

Они обменялись взглядом через чинную трапезную. «Не выйти пи нам отсюда и не побыть ли вдвоем?» Она попросила разрешения у своего отца Литрана и матери Блаузы; она в самом деле подчинялась родителям, но это был просто ритуал, хотя ритуалы играли здесь очень важную роль. Аринниан, в свою очередь, сказал молодежи, сидевшей рядом с ним на скамье, что ему хочется побыть одному. Они с Эйат вышли вместе. Это не нарушило общей неспешной, часто прерываемой молчанием беседы. Они дружили с детства, и эта дружба пользовалась всеобщим одобрением.