Дональд Уэстлейк - Победитель

— Бейся, бейся, крошка — боль, — сказал Рэвел. — Сделать выбор не неволь. В схватке с телом покажи, что сильнее — ты иль жизнь?

— Боль проходит, — сказал Уордмен. — Минуло три дня, и она уже должна стихнуть.

— Она вернется, — возразил Рэвел. Широко открытыми глазами он взглянул на потолок, и прочитал на нем слова: «Она вернется».

Уордмен вспыхнул.

— Не будьте глупцом. Она ушла навсегда, если вы опять не попытаетесь бежать отсюда.

Рэвел молчал. Улыбаясь, Уордмен ждал ответа, но затем нахмурился.

— А вы не сбежите, — заключил он.

Рэвел посмотрел на него удивленно.

— Конечно, уйду, — возразил он. — Разве вы этого не знаете?

— Никто не хочет испытать это дважды.

— Я никогда не прекращу попыток. Разве вы этого не чувствуете? Я никогда не прекращу попыток. Я никогда не перестану верить, что я тот, кто я есть. Вы должны это знать.

Уордмен уставился на него:

— Вы хотите пройти через это опять?

— Опять и опять, — ответил Рэвел.

— Вы бравируете, — гневно погрозил пальцем Уордмен, добавив: — Если вы хотите умереть, я предоставлю вам такую возможность. Знаете ли вы, что если вас не вернуть в зону, то вы там и сдохнете?

— Это тоже побег, — возразил Рэвел.

— Так вы этого хотите? Ладно. Покиньте зону, и я никого не пошлю за вами, обещаю.

— И в этом случае вы проиграли, — ответил Рэвел. Впервые за весь разговор он посмотрел в глаза Уордмену, видя перед собой злое, глуповатое лицо. — Это ваши правила, — продолжал Рэвел, — и по вашим правилам вы проиграете. Вы говорите, что черная коробочка удержит меня здесь, но это не означает, что она меня заставит не быть самим собой. Я же говорю, что вы ошибаетесь. До тех пор пока я буду пытаться уйти, вы остаетесь в проигрыше, а уж если черная коробочка меня убьет, вы проиграете раз и навсегда.

Всплеснув руками, Уордмен вскричал:

— Что значит проиграю? Вы думаете, это игра?

— Конечно, вы этого и добивались.

— Вы сумасшедший, — сказал Уордмен, направляясь к двери. — Ваше место не здесь, а в сумасшедшем доме.

— Это тоже проигрыш, — закричал вслед Рэвел. Но Уордмен уже хлопнул дверью.

Рэвел откинулся на подушку. Теперь, в одиночестве, воспоминание о всепоглощающей боли нахлынуло опять. Он боялся черного кубика, причем теперь, когда он узнал его страшную силу, боялся его гораздо больше, — боялся до такой степени, что и сейчас страх сводил желудок. Но еще он боялся перестать быть самим собой, и этот умозрительный страх был тоже силен; нет, он был куда сильнее и поэтому гнал его прочь из зоны.

— Но я не знал, что это будет так больно, — прошептал он. Рэвел еще раз написал эти слова на потолке, теперь красной краской.

Уордмену доложили, что Рэвел пришел в норму, и Уордмен посчитал нужным встретить его у дверей лазарета. Рэвел выглядел чуть похудевшим, даже постаревшим. Поднеся ладонь ко лбу для защиты от солнца, он взглянул на Уордмена и сказал:

— Прощайте, Уордмен! — И пошел на восток.

Уордмен не поверил:

— Вы бравируете, Рэвел!

Рэвел шел вперед.

Уордмен не помнил себя от гнева, порывался догнать Рэвела и задушить его голыми руками. Но он только сжал кулаки, называя себя благоразумным, рассудительным и милосердным человеком. Также и «Страж» был благоразумным, рассудительным и милосердным. «Страж» требовал повиновения, как и Уордмен. «Страж» наказывал бессмысленное неповиновение, Уордмен — тоже. Раз Рэвел действует антисоциально, безрассудно, то его нужно проучить. Рэвела нужно проучить для его же собственной пользы и для пользы общества.

— Чего вы хотите добиться этим? — закричал вслед ему Уордмен. Ненавидящими глазами смотрел он на удаляющегося Рэвела, но ответом ему было молчание. Тогда он крикнул:

— Я никого не пошлю за тобой! Сам приползешь!

Уордмен следил за Рэвелом, пока тот значительно не удалился от зоны, виляя во все стороны и шатаясь. Он уже приближался к роще — жалкая, скрюченная фигурка с опущенной головой на дрожащих ногах. Последний раз взглянув на нее, Уордмен заскрежетал зубами и вернулся в канцелярию заканчивать месячный отчет. За прошлый месяц — лишь две попытки побега.

Два или три раза за все это время он выглядывал в окно. В первый раз увидел Рэвела далеко в поле, он полз к деревьям. Во второй раз его уже не было видно, издали доносились только крики боли. Они очень мешали Уордмену сосредоточиться на отчете.

Ближе к вечеру он выглянул опять. Из рощи были слышны слабые, но протяжные вопли Рэвела. Уордмен стоял, прислушиваясь, мрачно сжимая и разжимая кулаки. Он пробовал заставить себя не чувствовать жалости… Для его же, Рэвела, пользы его нужно наказать. Минутой позже пришел госпитальный врач и сказал:

— Мистер Уордмен, мы должны вернуть его.

Уордмен кивнул:

— Я знаю. Но я хочу убедиться в том, что он проучен.

— Ради всего святого! — воскликнул врач. — Разве вы не слышите?

— Хорошо, верните его, — бесстрастно согласился Уордмен.

Врач сорвался с места, но тут крики стихли. Они оба повернули головы к роще, прислушиваясь. Тихо. Врач побежал к лазарету.

Рэвел лежал, исходя криками. Он мог думать только о боли и о необходимости стонать. Но иногда, издавая самый душераздирающий вопль, на долю секунды он вспоминал о себе, и в эти доли секунды все-таки полз, дюйм за дюймом удаляясь от тюрьмы, так что за истекший час он продвинулся приблизительно на семь футов. Теперь его голова и правая рука были видны с проселочной дороги, пересекающей рощу.

С одной стороны, он не осознавал ничего, кроме боли и собственных криков. С другой стороны, окружающая действительность полностью, даже навязчиво, вторгалась в его сознание: и травинки у самых глаз, и спокойствие леса, и стволы деревьев над головой. И небольшой фургончик, остановившийся на дороге рядом с ним.

У человека, вышедшего из фургончика и склонившегося над Рэвелом, было обветренное, морщинистое лицо. Одет он был в грубую фермерскую одежду. Он тряхнул Рэвела за плечо и спросил:

— Ты ранен, парень?

— Нна ввостооок! — простонал Рэвел. — Нна ввостооок!

— Ничего, если я подниму тебя? — спросил человек.

— Ддааа! — пронзительно закричал Рэвел. — Ввостооок!

— Я лучше отвезу тебя к доктору!

Боль не усилилась, когда фермер поднял его и уложил на спину в кузове грузовичка. Он был на оптимальном расстоянии от трансмиттера, и боль уже достигла предела. Фермер сунул в рот Рэвела какую-то свернутую тряпку.

— Прикуси это, — посоветовал он. — Станет легче.

Легче не стало, но кляп приглушил вопли. Он был благодарен и за это.