Герберт Уэллс - Машина времени. Остров доктора Моро. Человек-невидимка. Война миров

Приход Уэллса в Лондонский университет означал для него приобщение к миру науки и к миру литературы. Его любимым учителем стал Томас Генри Хаксли (Гексли) — ученик Дарвина, сумевший перенять не только научную, но и гуманитарную традицию основателя новой биологии. Дарвиновское «Происхождение видов» не раз называли потом большим явлением литературы. Томас Хаксли завоевал огромный литературный авторитет уже при жизни. Он не писал романов, стихов и рассказов, он говорил только о науке. Но этот разговор вел человек, уверенный, что наука проникает собой весь мир и что не должно быть резко очерченных границ между нею и литературой. При этом эмоциональная сторона искусства никогда не вытеснялась для Хаксли его познавательной стороной. «Я всю жизнь испытывал острое наслаждение, встречаясь с красотой, которую предлагают нам природа и искусство, — писал он. — Физика, надо думать, сумеет когда-нибудь сообщить… точные физические условия… при которых возникает это удивительное и восторженное ощущение красоты. Но если такой день и придет, наслаждение и восторг при созерцании красоты останутся, как прежде, за пределами мира, истолкованного физикой». Искусство не было для Хаксли способом передачи истины, найденной наукой. Он справедливо считал его самостоятельным путем исследования мира и нахождения истины. Но Хаксли при этом твердо верил, что художник, чей разум развился в общении с наукой, всегда имеет преимущества перед художником, к ней безразличным. Отвернуться от науки, говорил он, значит отвернуться от современности, от ее задач, отказаться мыслить в ее масштабах. Ведь наука и литература восходят к чему-то более высокому, — культуре, являются частями ее, и у них общая цель: решить вопрос о месте человека в природе и его отношении ко вселенной, о пределах власти человека над природой и власти природы над ним, о смысле жизни.

Хаксли и сам пытался, в пределах научной публицистики, ответить на эти вопросы. Он говорил о науке, людях, общественных условиях честно, прямо, бескомпромиссно. Пропагандируя эволюционную теорию Дарвина, он доказывал, что перемены — общий закон жизни. Его слова звучали вызовом по отношению к викторианской Англии с ее догмами и предрассудками. Ревнители старины поносили Хаксли, у молодых людей, подобных Уэллсу, он вызывал поклонение и восторг.

Можно без большого преувеличения сказать, что, воспитывая из Уэллса ученого, Хаксли воспитывал из него писателя и просветителя. Сочетание интереса к фактам, скрупулезной им верности с очень широким их осмыслением, со смелостью предположений — вот что приобрел будущий писатель, слушая курс профессора Хаксли. Впоследствии это скажется на всем — и на теории романа, предложенной Уэллсом (он называл его «роман, вобравший в себя всю жизнь»), и на его научной фантастике, и на подходе его к самым разным областям жизни.

Но до момента, когда Уэллс сумеет осуществить свое предназначение, пройдет немалый срок. Университет ему удалось закончить не сразу. После выхода из университета он еще некоторое время преподавал биологию в заочном колледже. Только в 1893 году Уэллс окончательно обратился к литературному труду.

Писал Уэллс давно, по сути дела с детства, и печататься тоже начал достаточно рано. В 1887 году он опубликовал в небольшом университетском журнале «Сайенс скулз джорнал» рассказ, озаглавленный «Рассказ о XX веке» и представлявший собой нечто среднее между сатирой, научной фантастикой и пародией на нее. Год спустя начал печатать в том же журнале повесть «Аргонавты хроноса», но не сумел закончить. Потом шли годы, отданные журналистике. Уэллс, можно было подумать, отказался от мечты писать повести, рассказы, романы…

В действительности все было иначе. Незаконченная повесть никак не давала забыть о себе. Он пробовал новые и новые ее варианты, — и не мог остановиться ни на одном. Он чувствовал, — найдено что-то интересное, важное, значительное, — и тем более не решался привести в исполнение какой-либо из зарождавшихся замыслов: каждый из них казался чем-то очень частным по отношению к обшей идее. В конце концов он все-таки отдал предпочтение одному варианту. Из него возникла — шесть лет спустя после публикации «Аргонавтов хроноса» — «Машина времени». Но на этом он не остановился. Неиспользованные варианты послужили основой для других произведений. Так из одной юношеской повести возник чуть ли не весь ранний цикл романов Уэллса.

Конечно, это было бы невозможно, если бы в их основе не лежала общая мысль, общий взгляд на мир, если б они не были предназначены для выполнения общей задачи.

В январе 1902 года, когда цикл романов, начатый «Машиной времени», был завершен, Уэллс выступил с лекцией «Открытие будущего», в которой задним числом сформулировал многие положения, послужившие теоретической предпосылкой его фантастики.

Можно, пишет Уэллс, по преимуществу интересоваться прошлым человечества, можно будущим. Правда, прошлое, настоящее и будущее неразрывно связаны. Все это стороны одной действительности. Но отнюдь не безразлично, в какую сторону обратить свой взор. От этого будет зависеть, куда придешь. А сейчас, в начале двадцатого века, человечеству необходимо видеть свое будущее с особенной ясностью, исследовать все возможные его варианты, добиваться, чтобы осуществились наиболее благоприятные из них. Людям, смотрящим в будущее (Уэллс относит себя к их числу), «мир представляется одной огромной мастерской, настоящее же — не более чем материалом для будущего».

«Почему четыре пятых современной литературы должно быть посвящено временам, которые никогда не вернутся, тогда как о будущем редко когда даже вспомнят? Сейчас мы — почти полные рабы обстоятельств, а нам, я думаю, следует самим определять свои судьбы, — говорил Уэллс в интервью, данном корреспонденту «Касселс сатерди джорнал» 26 апреля 1899 года. — Каждый день происходят перемены, которые касаются всей человеческой расы, мы же позволяем им ускользать от нашего внимания!»

Уэллс поставил себе целью писать не об отдельных человеческих судьбах, но о судьбе всего человечества, о движении истории, о грандиозных мировых потрясениях, о взлетах и падениях человеческого разума — обо всем, что может случиться впереди. Он писал, разумеется, не об одном лишь будущем. Но и сегодняшний день он оценивал с точки зрения будущего. В настоящем, считал он, важнее всего то, какое будущее оно готовит. Уэллс не был писателем-фантастом в узком понимании этого слова. Сделанное им очень много значило для литературы в целом. Своим творчеством он помог расширить ее горизонты — ведь он первый уловил, насколько увеличились масштабы действительности, убыстрилось движение времени, какие предстоят перемены. И современники быстро его оценили. «Машина времени» сразу принесла ему известность, и успех его упрочился, когда ранний цикл романов был завершен. Но нам все же легче судить о достоинствах этих книг. Мы знаем, как плодотворно потом отозвалось сделанное Уэллсом на всей мировой литературе. Знаем и то, что он — сколько интересных и умных произведений в дальнейшем ни написал — никогда больше не поднялся до вершин, достигнутых в первые годы. Молодой писатель был уже классиком.