Полумрак - Алексей Котаев
Я надеюсь истребить как можно больше уродов. Надеюсь дожить до завтра, чтобы надеяться дожить до послезавтра. Даже сейчас, пока двери вагона наспех отодвигаются в стороны, я надеюсь…
Я мечтаю прожить побольше. Попробовать вкусной еды, насладится пением птиц в парке. Встретить девушку мечты. Хочу завести собаку и приобрести комнату побольше. Хочу сына. Хочу денег. Хочу жить и чувствовать жизнь. Каждый вдох смрадного пыльного воздуха доставляет мне удовольствие. И я молю всем сердцем, приживая к груди медальон, чтобы головная боль от похмелья наконец-то закончилась. С ней жить как-то тяжелее.
Мрамор на стенах отразил свет ламп, и я вновь зажмурился. Чем дальше я от своего дома, тем светлее будет становится. Как же хорошо, что я работаю в такой дали. Еще пару лет в тех потемках, и я спокойно научился бы видеть в темноте.
Мрамор огибал тоннель, смыкаясь на самом потолке. Закругленные своды выдавали следы древних проходческих машин. Тут лишь облагородили пространство, окончательно убедившись в том, что все надежно и безопасно. Красиво, ничего не скажешь…
С перрона люди переместились в огромный зал, посреди которого до самого потолка тянулась каркасная шахта лифта. Два этажа посадочных платформ были забиты людьми. Оставалось только встать в очередь. Зал был высокий, метров десять, может быть, пятнадцать в высоту. Неясно было, опирается потолок на шахту, или же металлическая паутина сама зацепилась за скалу.
Кабина вылетела снизу и остановилась в положенном ей месте. Двери на всех площадках открылись и люди начали забивать в и без того полные купе. Лифт юркнул вверх, оставив чернеющую дыру шахты.
– Мам, – раздался голос ребенка, прижатого к сетчатому ограждению пропасти. – а что там, внизу?
– Там тоже живут люди, – буркнул недовольный голос уставшей женщины.
– А под ними? На самом дне?
– Там тоже люди…
Ни хрена там нет людей! На самом дне – вода. Я тоже, когда мелкий был, допытывал батю такими вопросам. И он ведь не поленился – свозил меня. Посмотреть на это отвратительное и пугающее зрелище. То, что я там увидел, тронуло мое детское сердце так сильно, что эта вода, в бесконечно глубокой яме, снится мне в кошмарах до сих пор.
На самом дне жилых районов царит мрак. Лифт доходит до последнего этажа и едва касается затопленной шахты, оставляя мелкую рябь на черной воде. Там, внизу, под водой, нет даже привычного света, что висит в шахте каждые десять метров. Я помню, что, когда кабина скользнула вверх и дала разглядеть воду, я почувствовал ужас. Всем своим сердцем.
Тысяча метров вверх. И почти столько же – вниз. Я тогда и представить не мог, насколько это много. Даже сейчас не могу. Но под толщей черной воды скрывалась такая глубина, до которой человек никогда не смог бы добраться. Этот участок города был затоплен многие века назад, и уже давно оброс легендами и мифами. Эта, даже не основная, шахта, функционирует лишь на половину. Канаты давно укорочены и система работает исправно, но вниз она больше не ездит. Под воду не ездит.
Помню, как противовес плюхнулся в воду, разбросав черные мрачные брызги протухшей воды. Я до сих пор не могу отмыться от них. Я тогда даже уровень разглядеть не в силах был. Чувствовал, что холодно, а почему – даже не думал. Отца тоже это донимало, но он держался лучше, чем я. А потом мы сели в прибывшую кабину, оказавшись над бесконечной затопленной шахтой и я подумал: «Если канат порвется, как долго мы будет идти на дно? Мы ведь точно до этого не доживем»
Мне тогда было лет семь, может восемь. Я больше ничего в жизни так не боялся, как этого затопленного куска шахты.
– Эй, – кто-то аккуратно дотронулся до моего плеча. – Ты запачкался.
Усатый дед ткнул пальцем на мое предплечье, и в тесноте человеческих масс я кое как поднял руку к своему лицу. Я тут же оглянулся, потому что это было странно. Время от времени меня кто-то пачкает в этой толпе. Именно по утрам. На руке затертая полоска черного мазута или еще какой пакости. Я спустил рукав, чтобы тоже никого не запачкать.
– Спасибо… – отвесил я, но усатый дед что-то буркнул и начал расталкивать людей, пробираясь к второму ярусу посадочной платформы.
Зачем я вспомнил про этот затопленный участок? Ну вот зачем? Я забрался в купе и голову вновь прошибла боль, от осознания, что под моими ногами не только тысяча метров высоты, но и тысяча метров глубины, непроглядной воды, что сочилась в шахту многие века. Ком подступил к горлу, но в кабине было так тесно, что кадык не смог протолкнуть ком глубже.
Спустя десяток минут двери распахнулись и прибывшие начали распихивать тех, кто только ожидал посадки. Я всегда старался забираться в кабину на своем этаже последним, ведь моя остановка была ближайшей.
Словно одичавший я растолкал людей и спрыгнул с металлической посадочной платформы. И плевать было на недовольные возгласы. Я хотел уйти подальше от этой проклятой шахты. Холодное обволакивающее ощущение погружения в ледяную воду отступало.
Я оказался на нужном мне уровне. Это был один из самых больших торговых и сервисных уровней. Он был, как там его называют… коммерческий.
Заслон – вечный город
Уровней много. Я не бывал и на половине. Вся моя жизнь сводится к работе, дежурству и сну.
Не отходя далеко от темы: дежурство, как его называют в народе, это такой вид обязательных работ. Все дееспособные мужчины, а иногда и женщины, обязаны отдавать долг городу, выбираясь в катакомбы за бетонным заслоном. Демоны сами себя не истребят, и, чтобы не повторять «кризис демонического застоя», работы по истреблению теперь проводились не раз в пару-тройку дней, а ежедневно.
Работы хоть и были обязательными, но, как и в любом другом деле, можно было отвертеться. По здоровью, или же по должности, которую занимал человек. Хотя… с должностью я погорячился. Вот, например, старший хирург освобожден от дежурств. Но вот его ассистент в дежурства ходит в два раза чаще, чем кто-либо другой. Нарабатывает опыт, так сказать. И только когда он станет достаточно опытным и заменит старшего хирурга на его посту – будет освобожден. Такая себе перспектива, но как-то работает.
И если с дежурствами все понятно, то с работой будет еще проще. Я работаю в цеху по подготовке
