Хранители памяти - Максим Андреевич Далин
Дышится здесь, кстати, легче, чем на Эште. Только холодно.
При том, что Фреоной этот мир обозвали несправедливо. Просто он как раз вошёл в ледниковый период, поэтому — ну вот так. Весной и летом метеостанция маяка фиксирует в среднем градусов десять-пятнадцать по Цельсию, а сейчас наступает зима — так уже опустилась ниже двадцати. Стоит хрустящий мороз. Умеренные широты у нас тут.
Вокруг маяка — девственные леса, скалы и снег. Маяк на плато, на перевале.
Вдобавок, с недавних пор тут проходит, я бы сказал, караванный тракт. Я уже говорил, что на Фреоне живут далонги? Вот они и ходят. Возят на верблюдах свои грузы. Тяжёлая работёнка.
У них есть другая караванная тропа, гораздо ниже — но в холодное время года её так заметает снегом, что не пробраться. И тогда они поднимаются до перевала — редко, самые храбрые, но иногда их тут можно увидеть. Такие дела.
Ага, я здесь поселился из-за далонгов тоже. И этнографическая миссия тут работает — далеко от меня, на тёплом экваторе. И биологи там же где-то. Потому что далонги — случай уникальный: они, как и мы — приматы.
Конвергентное сходство изрядное, но это ладно — тут ещё и физиология схожая. Они двуполые, наглые биологи даже называют их млекопитающими. Да и вообще — ну посмотреть на них только! Приматы — и приматы. Родные братья по разуму. Удивишься.
Первые этнографы сгоряча приписали им неолит, но быстро поняли, что ошиблись. Далонги — гораздо более продвинутые товарищи, у них тут уже практически античность, государства сформировались. Ледник им сильно подбил торговлю с политикой — но выживают.
Когда меня предупредили, что мимо маяка ходят далонги — я обрадовался без памяти. Меня даже не обязали особо скрываться: у них мышление мифологическое, мир населён богами, богом больше, богом меньше — как-то их не слишком волнует. И я стал делать новый внутриВид про фантастическую цивилизацию, похожую на далонгов.
На хорошей основе — на практическом опыте.
* * *
Я обосновался на маяке в самом начале весны — и тогда же, буквально через неделю после моего новоселья, познакомился с далонгами. С Гве-М-Ином, чтоб быть точным. С караванщиком.
Я бы, наверное, не рискнул выходить на такой прямой нахальный контакт с ксеносами — без образования, вообще-то, с одним дешифратором — но у меня просто сдали нервы. На маяк обрушилась ужасающая вьюга, ветер завывал, как дьявол, и ломал местные лиственницы, как спички. Я смотрел на завируху с застеклённой смотровой площадки, из тепла, попивая кофеёк — и у меня в животе заледенело, когда я понял, что вижу.
Как сквозь несущуюся белую мглу, надрываясь от усилий, медленно бредут чёрно-белые мохнатые фреонские верблюды. А далонги казались просто тенями в метельной круговерти.
Я подумал, что эти сумасшедшие храбрецы точно пропадут. И тела заметёт.
И я зажёг им фонарь.
Не на той, конечно, мощности, которая позволяет подать сигнал на орбиту — примерно на восьмушку. Но они увидели и поняли. Они вообще очень толковые.
Им понадобилось минут сорок, чтобы довести верблюдов до моего двора. И я их не слишком удивил: ну, божество маяка. Бывает. Доброе божество. Редко, но тоже бывает.
Я поднял буранный заслон и накинул сверху силовой купол. И верблюды, которых перестал бить ветер и сечь жёсткий снег, выдохнули и улеглись отдохнуть. Я их тогда хорошо рассмотрел, понял, что на верблюдов их верховые звери не очень похожи, хотя силуэт — вылитый просто. Но у них кручёные рога, как у баранов, и под длинными ушами — ещё одна пара ушных раковин, знаете, как бывает у некоторых земных коз. И копыт нет. Они легли — и я в прожекторном свете увидел, какие у них чудные меховые тапки с роговым кантом и кожаной мозолью внизу.
А караванщики подошли ко мне, чтобы принести дары.
И я очень хорошо рассмотрел, каковы далонги собой, чем они пахнут — и какие от них вообще ощущения.
Приматы, ага.
Вы не видели ВИДголы с ними? Да ладно! Ну, представьте себе… ну, скажем, шимпанзе в человечий рост. С характерной такой лёгкой сутулостью: когда стоят, кажутся горбатыми. Руки — длиннее человеческих, а ноги, пожалуй, покороче. Шерсть не очень густая, скорее, редкая, но длинная и у большинства из них тёмная. На голове — такая своеобразная грива; у мужчин переходит в бакенбарды и бороду, а женщины плетут её в косы или делают дреды.
Лицами — шимпанзе стопроцентные. Разве что отличаются, когда улыбаются — клыки у них небольшие, скорее, как у людей… скажем, как у людей с крупными зубами. Нет звериного оскала. А так — один в один: тёмное безволосое лицо, морщинки, уши оттопыренные. Очень эмоциональные лица, выразительные.
Среди караванщиков женщин не было. Их было пятеро, а главный — красивый мужик в такой своего рода бурке из валяной верблюжьей шерсти, вышитой бусинами, и в валенках, тоже вышитых. И у него очень странно росла борода: в ямочке под нижней губой — белоснежная прядь, а сама борода — тёмная, кудрявая. И чёлка тоже белоснежная, при том, что вся остальная грива — тёмная, под цвет горького шоколада. И глаза большие, но вприщур, умные и цепкие.
А пахло от него верблюдами и каким-то местным благовонием, вроде пачулей — для меня тяжеловатый запах, густой, но точно благовоние, а не случайный запашок какой-нибудь.
Он мне поклонился одной головой и сказал:
— Спасибо тебе, милосердный бог. Прими наш дар и назови своё имя — чтобы мы могли к тебе воззвать, когда спустимся в долину, и зарезать тебе козу.
Ну, он сказал не «козу», точно так же, как их верховые — не верблюды. Но наши этнографы так настроили мой дешифратор.
Да дело, конечно, не в козе. Он просто знал, что я — бог, что тут, на горе, живут боги, владеющие божественным светом, и это его особо не смущало. И ниц падать он не собирался. И никаких особых привилегий себе не клянчил. Очень спокойно и уважительно отнёсся: ну вот — далонги, а вот — бог, бог с далонгами хорошо поступил, они оценили и пришли благодарить без всякого фанатизма и истерик.
Его товарищи мне дары протянули. Хлеб-соль, как я понял: какие-то кремового цвета лепёшки, мешочек — довольно объёмный, но с чем-то лёгким, и сушёные то ли ягоды, то ли фрукты, нанизанные на верёвочку.
Я их дары серьёзно принял
