Стивен Джонс - Франкенштейн

Утром в мою комнату вошла Анна.

Она вела себя так, словно ничего необычного этой ночью не произошло, просто сказала, что завтрак готов. Я так и не разделся, соленый пот подсох на моей одежде беловатыми разводами, но она этого не заметила — или воздержалась от комментариев. Я сразу встал и последовал за девушкой в гостиную; Ходсон уже сидел за столом. Выглядел он усталым и опустошенным. Я сел напротив него.

— Хорошо спалось? — осведомился он.

Я промолчал. Анна налила кофе из глиняного кувшина. Руки Ходсона почти не дрожали, пока он пил.

— У меня не получилось уснуть, — небрежно проговорил он. — Я часто встаю посреди ночи и делаю какую-нибудь работу.

— Работу? Какую работу?

— Прошу прощения? — Его досада и удивление, вызванные моим тоном, казались искренними.

— Ради всего святого, что за крик был этой ночью?

Ходсон задумался на несколько секунд, вероятно прикидывая, что мне ответить, если вообще стоит отвечать, и взвешивая, удовлетворить ли мое любопытство или отругать за дерзость.

— А, вы имеете в виду — как раз перед тем, как вы явились в лабораторию?

— Вот именно.

— А я-то все думаю, чего это вам вздумалось бродить в темноте.

— А я все думаю о причине того звука.

— Я слышал его, — сказал Ходсон. — Да, если поразмыслить, неудивительно, что он возбудил ваше любопытство. Но знаете, это просто ветер. Слышали, как он воет выше в горах? Так вот, иногда порывы проникают в трещины скал и проносятся по пещере. Меня в первый раз тоже ошеломил этот звук. Так и подмывало отыскать щель и законопатить ее, но, к сожалению, она необходима для естественной вентиляции. Иначе, видите ли, в лаборатории будет так же душно, как в туннеле.

— Это был не ветер.

— Не тот ветер, звуки которого вы когда-либо слышали, Брукс. Но тут странное место, и ветер приходит оттуда, где еще не рисковала ступать нога человека.

И я засомневался. Раньше я был точно уверен, но ведь существовала вероятность того, что Ходсон говорит правду. Я заметил, что воздух в лаборатории свежий, следовательно, отверстия в скале имелись. Но кошмарный звук до сих пор жил в моей памяти, вынуждая сомневаться в объяснениях Ходсона.

— Извините, если индеец напугал вас, — продолжил Ходсон. — Я, понимаете, дал ему указание никого не впускать в лабораторию без меня. Он просто исполнял свои обязанности.

— Если бы вы не крикнули…

Ходсон молчал, держа кружку у губ.

— Он убил бы меня?

— У вас слишком живое воображение для ученого, — хмыкнул Ходсон и отхлебнул кофе. — Я, знаете ли, не Франкенштейн. Не безумный профессор из плохого фильма. Хотя, должен сказать, тупая толпа обычно недопонимает безумных ученых и дурно обращается с ними.

— Кто та старуха?

— Вас это не слишком касается, но отвечу — она старая служанка. На самом деле не такая уж и старая, но местные дряхлеют быстро. От нее уже нет никакой пользы, но я разрешил ей остаться. Ей некуда больше идти. Но вы же наверняка не заподозрили злого умысла в несчастной пожилой женщине, а?

Насмешливое выражение его лица разозлило меня.

— Очень благородно с вашей стороны позволить ей остаться, — вызывающе заявил я. — И снабдить ее столь экстравагантным одеянием.

В его глазах мелькнуло что-то — однако не возмущение.

— Мои дела — это мои дела, — отрезал он. — А вам, кажется, пора отправляться. Индеец уже оседлал вашу лошадь и ждет вас.

У дверей я обернулся:

— Извините, что побеспокоил вас.

Ходсон пожал плечами. Анна стояла рядом с ним.

— Ничего, — сказал он. — Возможно, мне было на пользу поговорить с кем-то. Удачи вам в ваших расследованиях.

— До свидания, — сказала Анна.

Мы торжественно пожали друг другу руки, как того, по ее представлениям, требовало прощание. Она осталась у дверей даже после того, как Ходсон вернулся в комнаты. Индеец вывел лошадей из-за угла, и я заметил, что оба животных нервничают, бьют копытами и фыркают. Когда я поставил носок ботинка в стремя, моя кобыла шарахнулась в сторону, и мне пришлось прыгать за ней на одной ноге, цепляясь за гриву и заднюю луку, прежде чем удалось все-таки взобраться в седло. Раньше лошадь была очень спокойной. Индеец взлетел на своего коня и первым двинулся вверх по тропе. Я оглянулся и помахал Анне. Она тоже подняла руку, но неуверенно, видимо, незнакомая с этим жестом. Потом она скрылась в доме.

"Что ж, вот и все", — подумал я, когда мы выбирались из узкой лощины. Но потом заметил еще кое-что. Северный склон горы порос кустарником, зелень тянулась до самого подножия, и, когда мы проезжали над зарослями, я разглядел примятую полосу, возможно в ярд шириной, бегущую с вершины холма, а там, где она заканчивалась, грудой валялись сломанные ветки, словно скрывая что-то. Сквозь переплетение сучьев смутно виднелось что-то серое. Казалось, что что-то стащили вниз с края горы и поспешно спрятали. Определить, что это, я не мог. Когда мы достигли верхней точки тропы, я увидел в небе два темных крылатых силуэта, которые, покружившись, начали осторожно снижаться, вытянув длинные шеи, опустив головы с острыми кривыми клювами. Отвратительные падальщики медленно планировали к северному склону; потом их скрыла возвышенность, мы двинулись дальше, и я больше ничего не видел.

Ну и видок же был у меня, наверное, судя по выражению лица Грэма, когда я остановил лошадь перед его складом. Я был грязен, небрит и вымотан до предела. Но выглядел я, пожалуй, не хуже, чем чувствовал себя. Темп обратного путешествия отнюдь не снизился, и последовало оно слишком быстро после первого, чтобы тело успело оправиться от напряжения и закалиться в дороге. Однако двужильный индеец даже не передохнул, прежде чем отправиться назад к своему хозяину. Когда мы наконец добрались до начала тропы, ведущей через плоскогорья к Ушуае, он ткнул в сторону города все тем же своим любопытным манером — четырьмя растопыренными пальцами, резко развернул коня и двинулся обратно в горы.

Грэм помог мне спешиться.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да. Только одеревенел и устал.

— Выглядите как раненый бандит, неделю бежавший от полиции, — заметил торговец.

Я ухитрился улыбнуться, чувствуя, как трескается засохшая грязь в складках кожи лица.

— Не ожидал, что вы вернетесь так скоро.

Грэм накинул свернутые петлей поводья на столбик, и мы прошли в здание.

— Я тоже. Боюсь, Ходсон был не слишком-то рад мне.

Грэм нахмурился. Негостеприимность на приграничных территориях — большая редкость.

— Всегда считал этого Ходсона странноватым, — проговорил Грэм. — Чем он там занимается?