Джордж Мартин - Башня из пепла (сборник)

Прошлым вечером мы снова разговаривали на эту тему в кают-компании, сидя за бренди и шахматами. Ройд, конечно, не может пить, но присылает свою голограмму, которая улыбается мне и говорит, как ходить его фигурами.

В тысячный раз он предложил отвезти меня на Авалон или в какой-то другой мир. Если бы только я вышла наружу и закончила ремонт, заброшенный столько лет назад, «Летящий сквозь ночь» мог бы безопасно перейти на гиперпривод.

И в тысячный раз я отказалась.

Теперь он, без сомнения, сильнейший. Их гены идентичны, и сила тоже. Умирая, он также нашел способ записать свой жизненный код в большом кристалле, и сейчас корабль живет ими обоими. Они часто борются между собой. Иногда она обманывает его, и тогда «Летящий» совершает странные, непредсказуемые вещи. Гравитация падает, растет или полностью исчезает, по ночам одеяла обертываются вокруг моего горла, из темных углов в меня летят различные предметы.

Однако такое случается все реже, и когда все-таки начинается, Ройд ее в конце концов нейтрализует или это делаю я. «Летящий сквозь ночь» — наш корабль: его и мой.

Ройд утверждает, что достаточно силен, что я ему, собственно, уже не нужна и он сам может держать ее в узде. Может, и так, хотя сомневаюсь. Я все еще выигрываю у него девять из десяти шахматных партий.

Есть и другие вещи, которые нужно принимать во внимание. Во-первых, наша работа. Кэроли был бы доволен нами. Скоро волкрин нырнет в облако Вуали Грешницы, а мы летим за ним, изучая его, записывая, делая все то, чего ждал бы от нас старый Д’Бранин. Все находится в компьютере, а также на ленте и на бумаге, на случай, если система будет когда-нибудь уничтожена. Интересно будет посмотреть, как волкрин отреагирует на Вуаль. Материя там значительно гуще в сравнении с убогой диетой из межзвездного водорода, которая была его уделом бесконечные века.

Мы пытались с ним связаться, но без результата. Не думаю, чтобы он вообще был разумным. Кстати, Ройд в последнее время решил последовать его примеру и напрягает все силы, пытаясь двигать «Летящего» с помощью телекинеза. Хоть это и странно, но иногда его мать помогает ему в этом. До сих пор все их усилия кончались ничем, но мы будем продолжать пробовать.

Так и идет наша работа. Мы знаем, что результаты ее дойдут когда-нибудь до людей. Ройд и я обсудили этот вопрос, и у нас есть планы. Перед смертью, зная, что мое время кончается, я уничтожу центральный кристалл и вычищу память компьютеров, а потом вручную направлю «Летящего» так, чтобы курс его пролег рядом с обитаемой планетой. Тогда «Летящий» станет действительно кораблем-призраком. Это должно получиться. У меня много времени, а кроме того, я улучшенная модель.

Я стараюсь не думать о другом решении, хотя для меня многое значит, что Ройд снова и снова предлагает его. Несомненно, я могла бы закончить ремонт, и, возможно, Ройд мог бы контролировать корабль и продолжать работу без меня. Но не это важно.

Я сделала много ошибок: эсперон, мониторы, мой контроль за всеми — это мои поражения, цена моего высокомерия. Эти поражения мучат меня. Когда я наконец коснулась его — первый, последний и единственный раз, — тело было еще теплым, но сам он уже ушел. Он никогда не чувствовал моего прикосновения — я не смогла выполнить это обещание.

Но я выполню другое.

Не оставлю его с ней одного.

Никогда!

Лечение мартышками

© Перевод В. Гольдича, И. Оганесовой

Кенни Дорчестер был толстяком.

Впрочем, на свет он появился вполне нормальным младенцем среднего веса, но так продолжалось недолго, и очень скоро Кенни стал круглолицым пухленьким малышом. С тех пор показания весов только увеличивались. Он был толстым ребенком, тучным подростком и свиноподобным студентом колледжа, а к выпускному балу уже серьезно страдал от ожирения.

Люди по разным причинам становятся тучными, иногда дело в физиологии, а порой — в психологии. Ну а в случае с Кенни все просто: еда. Кенни Дорчестер любил поесть. Он часто перефразировал Уилла Роджерса, говоря друзьям, что ему никогда не попадалась еда, которую он не полюбил бы. Тут он немного лукавил, поскольку ненавидел печенку и сливовый сок. Возможно, если бы мать чаще давала ему их в детстве, он никогда не стал бы таким чудовищно толстым в зрелости.

К несчастью, Джина Дорчестер обожала готовить лазанью и жареную индейку, сладкий картофель и шоколадный пудинг, телятину «кордон блю», вареные початки кукурузы с маслом и блины с черникой (хотя все это подавалось не в один день), а вовсе не печенку и сливовый сок. Когда же Кенни продемонстрировал свое отношение к данному виду еды — его вырвало после того, как он отведал печенку, — она больше никогда не кормила его печенью и сливовым соком. Таким образом, сама того не ведая, она отправила своего сына по мягкой и жирной дороге к лечению мартышками. Но все это было давным-давно, и несчастную женщину нельзя винить, поскольку Кенни сам проел свой путь туда.

Кенни любил пиццу-пепперони и обычную пиццу, и пиццу с любой начинкой, включая анчоусы. Он мог съесть огромный кусок говядины или свинины, зажаренной на вертеле, и чем острее был соус, тем лучше. Он обожал жареные ребрышки и жареных цыплят, а также курицу с рисом, но не возражал против филе, тарелки жареных креветок или копченых сосисок. Ему нравились гамбургеры с любой начинкой и жареный картофель с луком. Ничто не могло испортить вкус его любимого друга картофеля, но он прекрасно ладил с макаронами, рисом, ямсом и даже брюквой. «Десерты — вот моя погибель», — иногда приговаривал он, поскольку любил сладкое во всех видах, в особенности шоколадный торт, канноли[22], а также горячий яблочный пирог с взбитым кремом.

«Хлеб — вот моя погибель», — заявлял он в других случаях, когда понимал, что десерта не будет, и с этими словами отрезал очередной кусок свежей булки, намазывал маслом круассан или хлеб с чесноком, к которому питал особую слабость. Впрочем, слабостей у Кенни имелось великое множество. Он считал себя знатоком дорогих ресторанов и дешевых бистро и мог вести бесконечные глубокомысленные дискуссии об их достоинствах и недостатках. Он наслаждался греческой, итальянской и французской кухнями, охотно поглощал индийские, китайские и японские блюда и всегда был готов познакомиться с образцами кулинарного искусства других этнических групп, чтобы «расширить свои культурные горизонты».

После падения Сайгона Кенни рассуждал о том, что теперь вьетнамские беженцы откроют новые вьетнамские рестораны. Когда Кенни путешествовал, он непременно пробовал фирменное блюдо данной местности и мог всегда рассказать вам, где лучше всего поесть в двадцати четырех крупнейших американских городах, с наслаждением предаваясь воспоминаниям о блюдах, которые имел счастье отведать. Его любимыми писателями были Джеймс Бирд[23] и Кэлвин Триллин[24].