Орда встречного ветра - Ален Дамасио
35
Ω Вопрос нескольких дней, я этим двоим толстощеким так и сказал. «Держите кураж по курсу, надыбаем мы скоро этот спуск, и снова рванем к верховью! У Ороси тормоза поехали с тех пор, как Сов ее дыроколить взялся, нечего ее слушать, рты позакрывали и марш на юг», — так им и сказал. Ну они что, посмеялись, как обычно, двух таких удальцов, конечно, еще поискать надо! Бужу их, значит, сегодня утром, — ну да, я на карауле был, и что с того? Смотрю с низовья несется стадо ветровых жеребцов! Я таких только в загоне видел, да и то сто лет назад! Это вам не лошаденки, что у подветренников орало тягают. Во-первых, ветровые жеребцы стройнее, и грива у них на ветру развевается, они друг другу все соринки из нее выщипывают. А главное морды у них более вытянутые, тонкие, как лезвие, это им придает вид поблагороднее, да еще и с их мастью блестяще-серебристой, красота! Ну я братишек растолкал тогда, знаю, что они к этим скакунам не ровно дышат, так они раз-два и вперед, так босиком и погнали все стадо галопом. Потом прыти приспустили чуток, тихонько подойти хотели, но жеребцы в отказ, слегка подступить дали и снова деру, ищи за горизонтом! Я к полудню уже хороший отрезок успел пройти, и тут слышу у меня за спиной целая кавалькада, два моих резвуна несутся каждый на своем коне, да еще и мне третьего в придачу тянут. Я его быстренько приручил и погнали, ровнехонько на юг, скачи моя лошадка, в три раза быстрее, чем пешком, вот это я понимаю!
Ладно. Хорошего понемногу. Стали мы на привал, а они мне: «Мы за другими сгоняем, еще парочку жеребцов приведем, а ты поспи пока, ты всю ночь на карауле простоял! А мы тебе еще и дичи заодно раздобудем». Только они так и не вернулись. Без шуток. Я целый день прождал. Думал, может заблудились. Ночью тоже никого. Я и утро
34
все прождал. У меня внутри такая размазня началась, хоть воем вой через намордник, едкий туман по крови пошел. Оставил им сигнальный флажок, что я обратно в лагерь пошел, мы уже девять дней как в пути были. Не знаю я куда они подевались. Хрон их что ли проглотил. Непруха, мало сказать.
— Давай вот этого, Горст! Видел, грива какая?
— Как пламя костра!
— В жизни такого стада не видал!
— А там вон еще горсов куча!
— Где?
— Да вон, на берегу реки! И олень ветророгий!
— Может тут и заночуем?
— А и с радостью. Я бы и вообще на пару дней остался! А ты что скажешь?
— Скажу, что я только за. Да и вообще у нас времени с головой. Какие у нас еще дела, а?
— Не знаю, Карст, я думал мы что-то сделать вроде были должны, но вспомнить не могу.
— И я по ночам все забываю, я вот светлячков собираю и все мои заботы куда-то сразу оп!
— И я их тоже собираю, мы сегодня ночью вместе целую кучу насобирали, помнишь?
— Да ты, наверно, лучше помнишь. Но я себя так хорошо чувствую, как никогда прямо, а ты?
— И я как ты… только лучше!
— Ты когда хочешь, так аж смешнее трубадура!
— Правда, еще и трубадур был, такой парень умора… Помнишь?
— Может быть! Иди смотри, тут голубики сколько!
) Четырнадцать дней истекло, а ни одна из групп так на горизонте и не появилась. За это время живот у Оро-
33
си округлился в ускоренном темпе — феномен, который она отчасти объясняла присутствием хронов, а отчасти тем, что с каждым днем все больше принимала сам факт родов, мысль о которых всячески от себя отгоняла до этого. Она обучала меня самым сокровенным тайнам мастерства и это заметно облегчало ее ношу, Ороси понимала, что сможет передать свою миссию дальше, или во всяком случае встретиться с ожидавшим ее испытанием, не опасаясь того, что оно поглотит духовные завоевания целой жизни, и что она так и не успеет их передать. Хотя двух недель, разумеется, было недостаточно, чтобы покрыть огромный отрыв в моих познаниях, ритм и компактность, с которой учила меня Ороси, уже стала проявляться видимой концептуальной конструкцией, состоящей из того, что я усваивал быстрее и проще всего.
Она решила не углубляться в сферу механики потоков и сосредоточиться на функционировании хронов, свойствах вихря и на том, что называла Тканью. Под словом «ткань» она подразумевала аэропластичную сетку, из нее были сотканы все живые существа, она вплетала их в материю ветра, это была ткань, которую все живые существа вышивают, рвут, прошивают стежками и неустанно ткут дальше. К каждому переданному мне знанию Ороси давала либо урок по распознаванию вихрей, хотя бы несколько упражнений, либо по определению разрывов в сети, по аэрологическим изгибам, по предугадыванию метаморфоз… Упражнения были крайне увлекательны, хоть мне и не хватало тонкости восприятия, и еще как! кроме разве что слуховой сферы, а главное, мне не хватало способности активизировать органы чувств: я не был силен в вопросах термических потоков, не многим лучше разбирался в шлейфах волн, моя мышечная проприоцепция по-прежнему оставалась слишком грубой, чтобы начать
32
чувствовать вибрационное поле с расстояния двадцати метров… В общем, мне «было к чему стремиться», согласно эвфемизму, подобранному Ороси, но я чувствовал в себе новое стремление и потенциал.
В моих глазах профана способности Ороси (которые она вынуждена была тщательно от нас скрывать все эти тридцать лет!) достигали порой чистой магии. Правда заключалась в том, что она не жила в том же мире, что мы с Голготом и Пьетро: мы путались и спотыкались в складках ветра, в то время как она жила в самой материи — она принимала в ней участие душой и телом. В упражнении под названием «чтение структуры» (существовал целый словарь зашифрованных терминов, нелегкий в изучении) она становилась посреди поля с завязанными глазами и должна была описать все видимое и невидимое, что происходило вокруг нее. Перебежки лисиц и зайцев, круги,
