Михаил Емцев - Три кварка (сборник)

Он рванул дверь и вихрем слетел по лестнице. Его обступила привычная ласковая ночь. Запах клумб сделался более ощутимым и сладким. Ночные шорохи и тени навевали легкую и спокойную тревогу. Все было как обычно. Почему же так ныло, так предчувствовало беду сердце?

Валька взглянул на небо. Звезд не было. Ни единой даже самой незначительной звездочки. Тьма и молчание. Молчание и тьма. Звезды исчезли. Может быть, навсегда. Погасли мгновенно и сразу. Люди Земли не знали того, что знал Валька, и не видели того, что он видел.

А он не знал и не мог знать, что стена мрака, скрывшая от него звезды, через некоторое время погасит двойное солнце Анизателлы в исполинских рефракторах астрофизических обсерваторий далекой, такой невообразимо далекой теперь Земли…

Потом сфера тьмы вновь стала сжиматься, гася огни в домах оцепеневшей Анизателлы. Сначала гасли дальние окна, потом тьма подступала все ближе, пока не сжалась в черную точку там, на лабораторном столе. Тогда ночь делалась абсолютной и вечной. Но Валька не мог ощутить этой пульсации. Он видел ее, но мозг его оказался вдруг не способным зарегистрировать изменения в их причинной связи. Распалась сама причинность. Как разжимаются звенья стальной цепи в искусных руках фокусника…

Пространство исчезло, и, может быть, остановилось время. Многовековой человеческий опыт и выработанные на его основе пространственно-временные представления оказались бессильными. На языке привгдчных понятий пришлось бы сказать, что время вдруг превратилось в расстояние и расстояние — во время. Но это ничего не объясняет!

Внезапно оказавшаяся совершенно безоружной, мысль обреченно скользила по поверхности чуда, не в силах углубиться в сущность, не понимая даже проявлений этой сущности. Человек остался наедине со Вселенной. Его затуманенный мозг, как равнодушное зеркало, принимал и сейчас же отбрасывал хлынувший отовсюду непостижимый поток.

Эмоции замерли и притаились, как испуганные звери, накрытые тенью хищной птицы. Страх, удивление, любопытство — все это провалилось в черные подвалы небытия. Человеческие чувства оказались несоизмеримо малыми в сравнении с чудовищной гримасой пространства-времени.

Валька видел, если только он мог видеть вообще, что его существование странным образом раздвоилось. Он все еще стоял посреди непроницаемой тьмы и одновременно, если только оставалась в огфужающем мире одновременность, находился в лаборатории…

— Что ты делаешь? — крикнул Олег.

Валька обратил к нему бледное лицо. Он рассматривал Коханова, словно они виделись впервые.

— Все это не нужно, понимаешь? — сказал он очень тихо.

— Как так не нужно? Ты с ума сошел? Что за обращение с уникальной аппаратурой?

Валька сморщился, словно у него заныли зубы.

— Ты пойми, — сказал он с расстановкой, то ли набираясь сил, то ли для большей убедительности, — нейтринное облучение ничего не дало, и вообще нет в мире сил, способных подействовать на яйцо. Только…

Но, стоя в центре тьмы, Валька смутно понимал, что эта сцена в лаборатории уже была когда-то, и, может быть, не один раз. Он не задумывался над тем, как раздвоившийся во времени человек может сохранять единое сознание и единое ощущение происходящего. Он только отметил для себя, что происходящие сейчас в лаборатории события уже прокручивались однажды на пленке мировых линий Вселенной.

Потом, если это случилось действительно потом, а не прежде или даже одновременно с описываемыми событиями, Вальке показалось, что время бешено понеслось вспять. Он по-прежнему стоял, погруженный в непроницаемую черноту, и вместе с тем жил как бы среди материализовавшейся памяти, которую с невероятной скоростью прокручивали в обратном направлении. Всо повторилось с необычайной четкостью.

Вот он стоит в центре освещенной лаборатории и не может попять, куда вдруг исчезло яйцо. Вот он падает и лежит, поверженный невидимыми вихрями гравитационного взрыва. Затем встает и склоняется над появившимся из пустоты яйцом. Распахивается дверь, и задом наперед входит Коханов. Жестикулирует, удивляется. Гневается. Смеется. Потом, все так же быстро и уверенно пятясь, уходит. К яйцу придвинута нейтринная пушка. Валька осторожно отводит ствол и оттаскивает установку в угол…

Как стремительно уносится назад время! Валька участвует в первой высадке на Анизателле, в формировании двойной звезды из диффузной материи, в первичном взрыве, давшем жизнь Метагалактике. Только нигде он больше не видит себя.

Первичный взрыв и разлет материи неуловимо соединяют его ощущение воедино. Валька уже не находится в двух временных ячейках. Но не успевает он даже осознать это, как вновь раздваивается. Время вновь обращает свой бег. Оно несется уже от прошлого к будущему.

Там, где Валька только что исчез, он появляется и опять мысленно отмечает, что уже скользил по этим мировым линиям и, может быть, уже никогда не сумеет соскользнуть с них. Вот опять он ставит этот безумный нейтринный эксперимент. Дурацкий разговор с Кохановым. Вырождение яйца в невероятное гравитационное поле. Свернувшееся пространство и тьма, отделившая Анизателлу от звезд и остальной Вселенной. И опять поворачивает время…

Вся вечность — от бесконечно далекого прошлого до бесконечно далекого будущего — умещается в неизмеримо коротком миге. Время остановилось. Прошлое, настоящее, будущее слились воедино. Они просто перестали существовать.

Валька не может даже сосчитать увлекающие его за собой циклы временных поворотов. Ему только кажется, что они еле следуют один за другим. На самом деле все протекает совершенно иначе. Но человеческий язык бессилен передать игру вечности.

От взрыва до взрыва. Наплыв ощущения, что все это уже было однажды, во времена оны, как смутная память, что сон, которые снится сейчас, уже снился когда-то. И нет выхода из колеса времени. И мысли нет, чтобы понять происходящее и попытаться найти выход, потому что даже мысль развивается во времени а останавливается, когда время стоит.

И все же на многочисленные запросы о том, можно ли помочь Анизателле, ученые отвечали утвердительно. Пусть сейчас и еще столетия спустя человек бессилен перед чудовищными проявлениями стихийных сил мироздания, олицетворенных гравитационным коллапсом. Ведь даже разведывательный космолет нельзя послать в район сферы Шварцшильда, окружившей систему УУ. По мере приближения к такой сфере гравитационное поле возрастает и течение времени замедляется. На самой сфере время течет бесконечно медленно. Космонавты-разведчики не увидят никаких изменений. Но одной секунды часов их звездолета достаточно, чтобы на Земле промелькнули тысячелетия. Вот почему сразу же отпала идея послать в район коллапса экспедицию.