Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02

Вечером следующего дня я зашел в гостиницу Ишикавы, «Токугаву» («Река Добродетели»). Я застал хозяина одетым в темно-синюю морскую форму с белой капитанской фуражкой на голове. Он был очень горд тем, что я пришел посмотреть на его дело, и решил ознакомить меня со своей гостиницей. Каждая комната носила имя великой реки. В каждой был бетонированный неглубокий бассейн, в котором плавала кровать в виде корабля. (А ты-то еще, помнишь, потешался над Диснейлендом!) Мы обходили различные комнаты, я проникал в суть Ишикавы, и в конце концов с неохотой пришел к заключению, что он не колдун: его дух подмят плотью. Обход мы закончили в комнате «Нил», где взошли на борт огромной кровати, напоминающей судно фараонов, и за пивом стали судачить о школе.

— Мори, — вздохнул Ишикава. — Я хочу ее к себе на лодку, но у нее глаза смотрят только на вас.

— Вздор, — сказал я.

— Это правда! Не отрицайте. Я знаю, она дает вам любовное письмо.

— Это всего лишь дневник. Чтобы я мог исправить ее английский.

— Она видит эротические сны?

— Вы просто животное. Секс-чудовище.

— Спасибо, — хихикнул он. — Такой молодой мужу-чина и такой хороший вкус на женщин. Кусахара более красивая, но она злая. Она злобная и сварливая. Берегитесь ее. Она убила своего мужа.

— Что вы хотите сказать?

— Она ходить замуж ради денег. Потом он умирает. Пух! — Ишикава сделал жест руками, словно взорвалась голова. — Она хотеть замуж опять, но она есть очень жестокая. Все в Такамацу бояться ее. Нужно ехать в Окаяма чтобы найти мужу-чина.

На следующем занятии я по-новому присмотрелся к госпоже Кусахара. Ты наверняка встречал подобных разборчивых особ в торговых центрах. Безукоризненный макияж, безупречные наряды: этакие задаваки. Совершенство без изъяна — подойти боязно. Возможно, именно поэтому кокетство госпожи Кусахары не трогало. В тот вечер в механическом карандаше Кусахары кончился грифель, Мори одолжила ей запасной. И все это исключительно вежливо. Дед, нельзя понять, что такое вежливость, не став очевидцем обмена любезностями двух японок. Это ритуал выводимых голосом рулад и традиционных движений, предназначенных скрыть затаенный кинжал.

Когда в тот вечер я стал медитировать, сохранять спокойствие было гораздо труднее. Прежде я был уверен, что за всем стоит Ишикава; выход на сцену Кусахары смутил меня. Если тот — забавный неуклюжий медведь, она — секира. Остро отточенная, опасная… Прошло несколько дней, прежде чем Святой Генри обрел необходимое спокойствие и беспристрастность, чтобы совершить вылазку на территорию Кусахары.

Она жила весьма неплохо: двухэтажный кирпичный дом, окруженный живописной лужайкой. Знаю, тебе это мало что говорит, но по японским меркам — это особняк. Кусахара была удивлена, увидев сенсея, но провела меня в гостиную и угостила зеленым ячменным чаем. Дом был полностью в ее духе: слишком ухоженный, слишком аккуратный. Рукописные свитки на стенах, куклы-самураи — все стерильно и сверкает, как в скучном музее. Я попросил Кусахару провести меня по дому, чтобы получить возможность осмотреть второй этаж, но она ответила, что горничная еще не убирала там. И не успел я придумать какой-нибудь повод перевести разговор на варанингё, как госпожа Кусахара быстрым жестом положила руку мне на бедро.

— Прямо-таки счастливая случайность, что вы заглянули ко мне сегодня, — сказала Кусахара. — Я как раз подумывала о частных уроках. Вы не хотите позаниматься со мной?

— Вам не нравятся мои уроки в школе?

— Вы превосходный преподаватель. Меня не устраивает время. Я хочу заниматься днем.

— Это запрещено порядками школы. Меня выгонят, если я стану переманивать учеников на частные занятия.

— Никто ни о чем не узнает. Пожалуйста, сенсей! — Она погладила меня по ноге.

Меня беспокоили в тот момент не столько порядки, сколько воркующий голос Кусахары, то, как она произнесла слова «частные» и «днем». У меня перед глазами мелькнула картина: я лежу на полу, а Кусахара питоном обвилась вокруг моего тела. Бррр. Должно быть, эти мысли как-то отобразились у меня на лице, так как ее обольстительная улыбка застыла и тотчас же снова сменилась непроницаемой маской. Через пять минут я уже стоял на улице, а дверь за моей спиной вибрировала словно спущенная пружина капкана.

Я очень волновался перед следующим занятием, но Кусахара вела себя как ни в чем не бывало. Как и прежде, мы обращались друг к другу «сенсей» и «госпожа Кусахара». Я считал, что сорвался с крючка, до тех пор, пока не увидел, как она разговаривает с секретарем. Когда Кусахара ушла, я спросил того, что ей было надо. Секретарь притворился, что не понимает, о чем идет речь. В конце концов мне удалось расколоть его. Для того, чтобы приготовить сюрприз замечательному сенсею, госпоже Кусахаре требовалось узнать день моего рождения. И этот идиот, разумеется, все ей выложил.

Действительно, вот уж сюрприз!

Итак, дед, я сообразил, что угодил в тенета могучего японского колдовства. Возможно, это будет приворот, возможно — проклятье. Так или иначе, я решил, что колдуну из Кентукки пора решительно приниматься за дело.

Я не привез с собой своих магических предметов. Чтобы избежать соблазна, понимаешь? У меня имелся всего лишь один амулет. Тот, который ты вырезал из коровьей кости: лицо длинноволосого бородатого старика. Дэниел, назвал я его, так как он выглядел в точности так, как, на мой взгляд, выглядел бы Дэниел Бун[16] после нескольких столетий, проведенных в горах. Обладать этим Дэниелом значило иметь под рукой тебя, а за спиной — родной Кентукки. И, положив амулет в сумку, отправился я в горы.

Моя квартира находится на окраине городка. Пробравшись мимо террас, засаженных апельсиновыми деревьями, я через пять минут очутился в лесу. Примерно через час я подыскал довольно укромную рощицу, где соорудил из бамбука чучело шести футов высотой, которое одел в свои вещи. Это была не просто моя одежда: самые старые мои джинсы, любимая рубашка — они были пропитаны духом Генри Дава. В нагрудный кармашек рубашки я положил титульный лист англо-японского словаря со своим именем и датой рождения, отстриг прядь волос для прически чучела, в руки вставил обрезки ногтей — смею заверить тебя, дед, я постарался на славу! Некоторое время я походил голышом, в чем мать родила, затем повесил на шею амулет с Дэниелом и оделся в неношеные вещи. Мыслями я превратился в Дэниела, что, на мой взгляд, было определенно безопаснее, чем оставаться самим собой. Возможно, ты сочтешь мой поступок трусливым, но на мой взгляд это был философский шедевр. Согласен, я предпринимал действие, но оно должно было отвратить дурное действие, обезвредив его. Вместо того, чтобы порождать волны, я собирался гасить их, восстанавливая спокойствие.