Самуил Лурье - Полдень XXI век, 2012 № 10

— Вот как, — удивилась Инка. — Кто бы мог подумать…

— Да уж, — протянула Света, — мы, конечно, не будущие доктора физмат наук и не экс-кандидаты в лауреаты, где уж нам…

Инка побледнела, но сдержалась.

— Пойдем, Стасик, помоги мне открыть еще пару бутылок шампанского.

На кухне было шумно и так же накурено. Форточка не помогала. Курили, в основном, «Шипку» или «Приму». От дыма першило в горле и слезились глаза. Говорили, а точнее кричали все наперебой. Кричали уже не об электронах, а о политике. «Хрущев, Брежнев, двадцатый съезд, Сталин, культ, репрессии, гайки закрутят, пора когти рвать, да кому ты там нужен…».

Шампанское я открывал умело, без лишнего шума и фонтана в потолок. Чистых бокалов уже не осталось, и мы с Инкой принялись за мытье в крохотной раковине. Мне показалось, что она нарочно старается почаще прикасаться к моему плечу. Я вытер руки, протер насухо пару бокалов и отнес их в комнату.

Света сидела в той же позе и глядела на меня с каким-то странным выражением. «Улыбка Моны Лизы» — почему-то пришло мне в голову. Мне не нравился этот шедевр, в чем я никогда никому не признавался. Я не находил в том лице ничего привлекательного, или значительного, или загадочного. Странное лицо, раздражающее своей непонятностью, раздвоенностью, даже фальшивостью. Мне всегда хотелось пририсовать ей бороду.

Света встала, подошла к столу, взяла маленький сморщенный мандарин из подарочного набора и стала медленно его чистить.

— Приезжай, — тихо сказала она мне. — Приезжай. Пожалуйста.

9.1. — Подсунули тебе Светку, а ты, глупый, этого даже не понял. Ты вообще мало чего понимаешь, хоть и сильно умный. Какой у тебя IQ?

— Не знаю, — соврал я. — Причем здесь Светка. Рассказывай дальше.

— Светка при том, что ее папаня в КГБ работал, а ты в их клинике лежал. Они там за тобой понаблюдали, а потом решили, что и дальше наблюдать тебя надо. А через Светку это было очень удобно. Ладно, слушай дальше. — Инна смотрела на меня как-то снисходительно, покровительственно. Я и вправду чувствовал, что она гораздо умнее и опытнее меня. Какой же у нее IQ?

— Твой вопрос оставляю без ответа и перехожу к дальнейшему изложению.

Инна отодвинула пустую миниатюрную чашечку, достала Lucky Strike, закурила и сказала:

— Курящим приходится все труднее. Пока хоть здесь еще можно, в резервации у бара. Скоро вообще будут на мороз выгонять. Так на чем я остановилась?

— На жидком гелии нашего нобелевского академика.

— Да. Лабораторию его из Англии привезли, институт ему построили, и скоро все заработало вовсю. Выход гелия был очень маленьким, так что решили строить еще одну такую же установку, представь себе, в нашем городе Х. У нас была очень сильная теоретическая школа во главе с еще одним будущим нобелевским лауреатом Давидом Львовичем, а потому наверху решили, что здесь второй установке самое место. Там пусть экспериментами занимаются, а здесь теорию наводят, да и от столицы подальше. Плюс здоровая конкуренция. И тут начинается самое интересное, — продолжала Инна. — В том самом проклятом 37-м наш ныне советский академик открывает сверхтекучесть жидкого гелия. Оказывается, что при очень низких температурах, до которых он был мастер, этот сжиженный газ растекается всюду без всякого сопротивления. Поднимается вверх, как если бы не было силы тяжести, течет как ему заблагорассудится, плюя на Ньютона и классическую физику.

— Не надо ликбеза, — перебил я. — Мы тоже не Пажеский корпус кончали и знаем, что это чисто квантовый эффект, объяснение которому дал тот самый Давид Львович. Про это во всех учебниках написано. За это они свои нобелевки и получили. Старший за открытие эффекта, а младший за его теоретическое объяснение.

— Умница, — усмехнулась Инна. — Хоть чему-то тебя научили. Так вот, про интересное. Давид, которому чуть перевалило за тридцать, разочаровался в коммунистическом строе при Сталине и вместе с друзьями написал листовку, призывавшую к свержению «фашистского сталинского режима». Ни больше, ни меньше. Их, конечно, тут же взяли. И что дальше?

— Это всем известно. Старший академик заступился за своего любимого ученика, и того вскоре выпустили.

— Стас, ты же якобы умный. Тогда давали 10 лет без права переписки, то бишь пулю в затылок за придуманные, выбитые под пытками прегрешения. А тут совершенно реальная листовка, с реальным антисоветским содержанием, и одного из авторов, подержав какой-то год в тюрьме, причем даже не били, отпускают под поручительство весьма сомнительного персонажа, который остался в стране победившего социализма только потому, что его оттуда не выпустили. Не странно ли?

— Ничего странного, — возразил я, — все-таки поручитель был с мировым именем, да и Давид Львович, несмотря на молодость, был уже очень известным ученым. Вот и не решились их трогать.

— А Матвея Бронштейна решились тронуть, а Николая Вавилова решились? Правда, про последнего вскоре пожалели, да поздно было. Он ведь был выдающийся генетик. Но когда понадобился, его уже угробили… А брата его Сергея, физика, сделали президентом Академии наук СССР. В компенсацию, что ли? Уроды! Изверги!

— Ладно, странно. У тебя есть объяснение?

— У меня нет. Но старики в институте говорили, что как раз в те годы, то есть в 37–38, «деды-морозы» установили, будто основным препятствием консервации организмов является неравномерность их охлаждения. Особая проблема была с мозгом. В нем огромное количество капилляров, и при попытке резкого его охлаждения часть капилляров неизбежно разрывалась. Они лопались, как водопроводные трубы в сильный мороз. И тогда прощай мечта о счастливом оживлении. В лучшем случае оживишь идиота или паралитика с непредсказуемыми поражениями головного мозга. А вот сверхтекучий гелий, который очень быстро всюду проникал без малейшего сопротивления, представлялся отличным кандидатом. С ним начали экспериментировать, но наткнулись на массу теоретических проблем. И тогда…

— И тогда, — прервал ее я, — выяснилось, что единственным, кто может создать такую теорию, был наш Давид Львович.

— Умница, — похвалила Инна. — но он был в тюрьме по очень реальному обвинению. И тут за него вступился его старший коллега, который, видимо, смог убедить потенциальных кандидатов на бессмертие, скажем, того же Берию, что только Давид Львович сможет их нужной теорией обеспечить. Мне недавно прислали рукопись воспоминаний Бориса Яковлевича З., трижды Героя Соцтруда, соавтора наших-ваших бомб, прекрасно знавшего обоих персонажей. Очень любопытно, что он пишет.