Самуил Лурье - Полдень XXI век, 2012 № 10

Она рассказала мне, что когда я не появился на работе на следующий день после укуса кролика, она запаниковала, позвонила мне домой, хотя знала, что моя мама ее недолюбливает, узнала от рыдающей перепуганной мамы, что я утром потерял сознание и меня увезла «Скорая». Инка бросилась к начальству института, где ей пришлось рассказать про инцидент с кроликом. Начальство всполошилось, главным образом опасаясь неприятностей по линии нарушения техники безопасности, все-таки подопытный потенциально опасный организм не должен бегать по институту, тем более что за это могли лишить ожидаемых к юбилею революции премий. Х. — город маленький, и у кого-то из институтского начальства нашелся родственник в больнице, куда меня отвезли, и он договорился, что меня оформят как обычный случай острого респираторного заболевания, а не как жертву несчастного случая на производстве. И тут Инка подняла скандал. У ее папы, профессора гинекологии, тоже оказались знакомые в той же больнице, и из жен начальства института он кого-то пользовал, так что в итоге начальство было вынуждено доложить об инциденте в установленном порядке. После этого события стали развиваться стремительно и неожиданно. Из Москвы поступило указание срочно перевезти меня в специализированную столичную клинику. Я был без сознания, так что меня на носилках доставили в аэропорт и, выбросив кого-то из менее важных пассажиров, в сопровождении двух врачей отправили в Москву.

Одним словом, Инка, похоже, меня спасла и благодарности за это не ожидала, но ее роль в моем избавлении и вообще в моем существовании как-то тяготила. И смотрела она на меня теперь странно — с уважением, что ли, или скорее со смесью обожания, опасения и тревоги. В общем, когда она была рядом, что, к счастью, случалось не часто, мне было неуютно.

8.2. Новый год любят все, и я не исключение. Запахи елки и мандаринов, салата оливье и форшмака с детства сливались в ощущение счастливого ожидания нового счастья — долгожданной заводной машинки или нового тома «Мира приключений».

Я согласился прийти к Инне на Новый год из чувства вины. Я обещал маме, что Новый год встречу дома. Она все никак не могла прийти в себя после моей болезни, о причине которой ей так никто и не сказал, и все старалась меня откормить. Я очень любил мамину готовку, ее котлетки, обжаренные до угольной черноты, ее пирожки с мясом, которые я поглощал дюжинами, запивая томатным соком с перцем, ее знаменитый в узких семейных кругах наполеон, пугавший и привлекавший обилием крема. Есть хотелось постоянно, и я радовал маму отменным аппетитом.

Мы договорились, что после чоканья шампанским в кругу семьи под бой курантов я приду к Инне. Жила она неподалеку, на том же Петровом Поле. Идти было очень приятно — по легкому морозцу, свежему скрипучему снегу, обгоняя веселые шумные компании.

«И думал Будкеев, мне челюсть кроша, и жить хорошо, и жизнь хороша» — встретил меня хриплый голос Высоцкого. Насчет того, что жизнь хороша, я был полностью согласен, а про челюсть и думать не хотелось. В знакомую мне уже однокомнатную Инкину квартиру набилось человек двадцать. Накурено было до предела. «Сколько же здесь микротопоров?» — снова вспомнил я братьев Стругацких.

Инка была одета по-праздничному, во что-то яркое и волнистое. Она радостно бросилась ко мне и крепко поцеловала в угол рта. В малюсеньком холле прямо на полу валялась куча пальто и даже дубленка, загораживая дверь в единственную комнату. В комнате было не протолкнуться. Стол с закусками задвинули в угол, стулья вынесли на заснеженный балкон, но места все равно не хватало. Многих я знал, но не всех. Они были, в основном, старше, бородатые, с трубками, типичные физики. Пара ребят выделялась белыми рубашками с галстуками, над ними посмеивались, а они объясняли, что были на ужине у своего научного руководителя, «а там иначе нельзя».

Кто-то потребовал танцев. Высоцкого выключили и торжественно водрузили на проигрыватель пластинку, настоящий французский винил. Это была редкая ценность, потому сначала проверили, поставили ли новую корундовую иглу. Медленно запел голос среднего рода, запел о падающем снеге и о том, что она снова не придет сегодня вечером. «Адамо, Адамо», — зашептали вокруг и стали томно шевелиться в такт музыке. Зажгли свечи и погасили люстру. Стало уютно.

Я танцевал с Инной. Танцую я плохо, а потому не люблю, но не мог же я отказать хозяйке, тем более моей спасительнице. Она старалась быть поближе, а я отодвигался. Так мы помучились пару минут, после чего она отпустила мои руки и сказала: «Пойдем, познакомлю тебя со своей московской кузиной Светланой. Это дочь моей тетки, маминой сестры».

В углу на тахте сидела полноватая девушка лет восемнадцати. Ей явно было скучно. Инна познакомила нас и побежала на кухню, откуда запахло горелым. Я смотрел на Свету, а она смотрела на меня.

— Моя фамилия Вареник, — вдруг сказала она.

— Очень приятно, — машинально пробормотал я.

— Что ж тут приятного, иметь такую фамилию?

— Да какая разница? Мало ли какие бывают фамилии.

— А ты Инкин любовник?

— Чего? — оторопел я.

— Да, ладно, — усмехнулась Света. — И так все видно. Вон как она на тебя смотрит. Как будто проглотить хочет. Как удав кролика.

От кролика меня передернуло, что Света истолковала по-своему.

— Не хочешь признаваться, и не надо. Только она для тебя старая. Тебе надо кого помоложе.

— Себя предлагаешь, что ли?

— А почему бы и нет? Или ты вареники не любишь?

Вареники я действительно не любил. Когда-то в детстве я объелся варениками с вишнями, которые изумительно готовила моя бабушка. С тех пор вид влажного теста вызывал у меня тошноту. Я промолчал.

— Странные вы какие-то в провинции, — продолжала она. — Под Адамо танцуете. Мужики на кухню набились и про какие-то дырки спорят, про электроны. А джинсов ни у кого приличных нет. И девчонки все какие-то зажатые.

— Послушай, — разозлился я, — тогда катись обратно к своим незажатым в фирмовых джинсах.

— Скоро покачусь, — спокойно ответила она. — Через три дня уеду. А чего ты из Москвы сбежал?

— А чего мне там было делать? Приятного мало в больнице валяться.

— Да, мне Инка говорила, что ты чуть концы не отдал. Но сейчас ты ничего. Приезжай в Москву, погуляем, город покажу, с друзьями познакомлю.

— Незажатыми не интересуюсь.

— Ну и дурак. Но все равно приезжай.

Появилась Инка.

— Чего не танцуете?

— Мы интересно общаемся, — ухмыльнулся я. — Интеллектуальные пляски.

— Вот как, — удивилась Инка. — Кто бы мог подумать…