Шмиэл Сандлер - Мой любезный Веньямин

2

А с политиками Уиллу действительно не повезло. Повадки у них были величественные, держались они высокомерно и Уиллу, несмотря на его уживчивость, не удалось найти с ними общий язык. Они отдавали ему команды хорошо поставленными голосами, то и дело попрекали палестино-израильским мирным договором, к которому Уилл не имел никакого отношения, и принимали его за Михаила Горбачева, обещая посчитаться с ним за развал Советского Союза. Уилла, по его настоянию, переселили в палату, где обитали короли и принцы. Эта аристократическая компания проживала дружной и многочисленной семьей. Здесь можно было найти монархов всех европейских держав, начиная с эпохи средневековья и до наших дней. Среди прочих обосновался в палате наследный принц британской короны Чарльз. Целыми днями он публично сетовал на супружескую неверность принцессы Дианы. "И кому дала, сокрушался он, конскому тренеру!" Чарльз замолкал лишь тогда, когда иранский шах реза Пехлеви совместно с королем Марокко Хасаном 2-ым пригрозили пойти на него войной, в случае, если он не прекратит возводить поклеп на очаровательную принцессу. В этой палате не было первых. Все монархи почему-то предпочли быть вторыми. Несчастный Николай 2-ой также числился в этой компании. Это был единственный, пожалуй, интеллигентный монарх, на словах сочувствующий обманутому Чарльзу, а на деле ухлестывающий за легкомысленной Дианой, обитавшей в соседней палате. Дианой объявила себя молодая жительница Бат-Яма по имени Сузан Багирашвили. Это была грузинская еврейка, промышлявшая международной спекуляцией. В недалеком прошлом она была взята с поличным в аэропорту имени Бен-Гурьона. Ей предъявили обвинение в контрабанде большой партии грузинских кондомов. Для того чтобы избежать штрафа за незаконный ввоз резиновой продукции она предпочла выдать себя несчастной женой легкомысленного отпрыска британской короны. Очутившись на территории "Абарабанель" Сузан страстно увлеклась русским царем, в прошлом сапожником из Одессы. Любовь между ними разыгралась великая, и однажды их застали в процедурной предающимися оральному сексу. Бернштейн долго и упорно выслеживавший венценосных любовников, распорядился натянуть на Николая смирительную рубашку, а легкомысленную Диану не выпускать на утреннюю прогулку. Принц Чарльз, узнав об очередной измене супруги, все порывался настучать по августейшей тыкве русского царя, но Хасан второй со своим иранским коллегой вовремя разняли монархов. Все обитатели палаты распределили между собой мировые короны, но один из них остался не у власти: вакантные места в Европе и Азии были уже заняты и не знали, каким королем его назначить. Вначале ему предложили трон иорданского королевства, но кандидату, видно, не улыбалось родство с династией Хашемитов, и тогда, чтобы он не обижался, возвели его в сан Папы римского. Это общество с изысканными светскими манерами и весьма учтивое, кроме Папы, который был всегда угрюм, полагая, что его обделили при раздаче титулов, пришлось Уиллу по душе и он, на первых порах, не столь тяжко переносил ужасное бремя трезвой жизни.

3

Прошел месяц. Компания монархов и наследных принцев вскоре наскучила Уиллу своими бесчисленными аудиенциями и бальными вечерами, где нужно было выплясывать вышедшие из моды экосезы и полонезы. Придворные праздники, которым несть числа, надоели Уиллу. Он захандрил и стал таять прямо на глазах. Доктор Бернштейн (ему доложили, что воспитанник чахнет не по дням, а по часам) попытался прописать ему лекции по научному коммунизму, но они возбуждали пациента - он рвал на себе одежды и кричал по-турецки - "Белла, отдайся!", после чего впадал в еще большую апатию. . Дважды, истосковавшийся по чарке Уилл, пытался бежать из больницы. В первый раз ему помешали выпрыгнуть из окна, и во второй раз вытащили из мусорного контейнера, где он дожидался грузовика, который должен был вывезти его за пределы клиники. Именно эти поползновения несчастного пациента были зарегистрированы, а потом и переданы комиссару бат-ямовской полиции, как попытки больного к самоубийству. Когда все методы были перепробованы и, казалось, ничто уже не спасет бедного Уилла, Аркадий Семенович Бернштейн срочно позвонил мне и сказал: "Старина, Ицик, я другого выхода не вижу, может быть, по чарке в день подносить ему, а не-то умрет?" Но добрый милый Аркаша поспешил, как оказалось, с выводами. Иванов вдруг ожил и обнаружил признаки бурной деятельности. Он посвежел, стал шутить с надзирателями, смешил королей анекдотами неблаговидного содержания, хорошо ел, а в один прекрасный вечер попросил самописную ручку и бумагу. Получив то и другое, он принялся писать. Два месяца, замученный алкогольным воздержанием, Уилл не знал других занятий, кроме вдохновенного писания. На него напал вдруг сочинительский зуд, как это часто бывает с людьми, которым больше нечего делать. Попытки надзирателей выведать, какой жанр литературного творчества избран Уиллом, не увенчались успехом: несчастный никого не подпускал к рукописи. Лишь однажды он потребовал к себе Бернштейна. Исполненный любопытства Бернштейн не замедлил явиться. Тогда Уилл любезно попросил его пригласить меня. При этом он подчеркнул: "Если господин Борухов сочтет нужным прийти и найдет для этой цели время" К тому времени я уже получил денежный перевод от него, хотя и не знал еще, кому обязан столь неожиданно привалившем счастьем. Я был ошеломлен, когда Уилл приятно ошарашил меня: - Довольны ли вы моим подарком, господин Борухов? "Вот те раз, - подумал я, - и впрямь, говорят, не суди по одежке, какие жесты делает нищий-то наш"

4

Я прибыл в желтый дом с господином Фридманом. Нас облачили в белые халаты и через палату политических лидеров, повели в обитель царственных особ. Лидеры недобрым взглядом провожали нас. Они были не в духе. В этот день к ним подселили сумасшедшего араба из Яффо. Нового пациента звали Ахмад, но он представлял себя председателем ООП Ясиром Арафатом, громко требуя при этом присоединить к палестинской автономии город Яффо с прилегающим к нему Тель-Авивом. Общество бывшего террориста встревожило осторожных политиков. Зная за коварным Арафатом склонность к насилию и, опасаясь за свои венценосные головы, они потребовали от Бернштейна дополнительной охраны. А короли в это время проводили инсценировку расстрела большевиками семейства русского царя. Руководил расстрелом принц Чарльз. В палате стоял невообразимый шум и гвалт. Пока один из надзирателей пинками разгонял королей по своим кроватям, другой, дюжий парень с безобразным синяком под глазом, сообщил нам, что Уилл никем себя пока не провозгласил, но исходя из его влечения к литературным занятиям, Бернштейн распорядился с понедельника перевести его в палату еврейских классиков, условно обозначив именем Шолом Алейхем.