Елена Федина - Завещание Малого Льва

Они снова шли по рельсам, он по одной, она по другой, иногда оступаясь и упираясь подошвами в острую щебенку.

— Скажи… а он женится на мне?

— Кто?

— Льюис.

— Не знаю. Я будущее не вижу.

— У нас такое проклятье рода. Все наши женщины любят Оорлов. Моя тетка Сия любила его отца. Моя сестра тоже. А я люблю сына. Куда же мне от этого деваться?

— А зачем куда-то деваться?

— Он землянин. У них не принято жениться на сестрах, даже на двоюродных.

— Да нет, — Йон снова остановился и сощурился, — вам что-то другое мешает… не это.

— Да?

— Конечно. Подожди… — лицо его даже вытянулось от изумления, — у него же жена есть! Ты что, не знала?

— Да какая она ему жена! — фыркнула Ассоль, — старая клуша! Пока я подрасту, он ее бросит. Она ему не пара совсем.

— Какая ты жестокая девочка, Цыпленок, — задумчиво посмотрел Йон.

— Я?! — возмутилась она, — я жестокая? Ты так считаешь?!

— А как иначе?

— Да это не история! Это жизнь, дурак! А в жизни у каждого своя пара, понятно? Ты вот со мной целоваться не хочешь! Понимаешь же…

— И слава Богу, — усмехнулся Йон.

— Дурак! — еще выпалила Ассоль, — пошел ты к черту!

Она развернулась и зашагала от него прямо к воротам цеха. Во всяком случае, там была тень, а она устала от яркого солнца. Йон за ней вслед не побежал, аппиры не то что бегать, ходить-то старались поменьше. У входа она оглянулась, он уныло сидел на рельсах.

Внутри было прохладно и даже темно. Ассоль шла, злая на него, на себя, на Скирни и на всё на свете. Она вовсе не хотела быть доброй. Она всегда знала, что Льюис на нее заглядывается, а в новогоднюю ночь она это почувствовала. У них была своя история, и при чем тут была какая-то скучная докторша?

Потом она услышала голоса. Посреди огромного цеха с высоченным потолком горел костер, над костром дымилась жаровня, пахло жареным мясом. Жуткие уроды валялись вокруг вперемешку с пустыми бутылками. Эти ничего не сочиняли. Они пили и жрали. Вот это было ей знакомо! Ассоль остановилась в изумлении, будто снова попала в кабак на Счастливой улице.

Ее заметили.

— Ой! — сказала безобразная девица с грушевидной головой, — какую к нам птичку занесло!

Ассоль не боялась. Она хорошо видела их голодные черные присоски, но закрылась в белой сфере.

— Привет, — улыбнулась она.

— Ты кто? — властно спросила ее очень толстая, просто жирная женщина в летающем кресле, кажется, она была тут главной.

— Принцесса, — нагло заявила Ассоль, — мне скучно.

— А где так насосалась?

— Дура ты, толстуха. Я сама такая.

Толстуха прищурила и без того заплывшие маленькие глазки.

— Хрящ… угости Принцессу. Птичка скучает.

Тощий урод подполз с какой-то бутылкой. Девица подала стакан.

— Сейчас тебе будет весело, малышка… и нам тоже.

— А вы откуда? Здесь же никого не было?

Хрящ ощерился беззубым ртом.

— А мы, детка, на одном месте не сидим. Ничего на одном месте не высидишь. Тебя вот нашли!

— Это я вас нашла.

Дальше ей и правда стало весело: от выпитого вина и от привычной вседозволенности, которая возникала только в обществе вот таких вот уродов. Ей всегда это нравилось, и она даже не понимала, почему. Никто ее не высасывал, или она этого пока не замечала, они пили, жевали сырое, подгоревшее мясо и хохотали. Потом зашел Йон. Она еще злилась на него.

— О! Чума! — оживились они, — и ты тут? Выпей с нами!

— Не пью, — коротко сказал он и с ужасом посмотрел на Ассоль, — какой черт вас принес, Проныры?

— Не нравимся? Катись к своим Сочинялам!

— И покачусь! Только девочку отдайте. Она со мной!

— Это не ваша девочка, — усмехнулась толстуха, — вон какая сладкая! «Белое солнце»! Не ври, Чума. У тебя все дохлые. Только языками шевелят.

— Она со мной прилетела, Морда.

— Да? — толстуха хохотнула, — а улетит с нами.

— Цыпленок… — Йон снова посмотрел на Ассоль, — скажи ей!

Ассоль было смешно. Она не нуждалась в защитниках, тем более, таких тщедушных. И почему он, собственно, решил, что ей нельзя вдрызг напиться? Кто он такой вообще?!

— Иди к черту, — повторила она.

— Вот видишь, — уроды захохотали, — она наша!

— Рыжик, — нахмурился он, — ты не понимаешь… ты их не знаешь!

— Отстань, — усмехнулась она, — проваливай. Ты не пьешь… и не целуешься… а Корж целуется. Правда, Коржик?

Корж лежал у нее в ногах, между колен. Он приподнялся, задрал ей майку и уткнулся мокрыми губами ей в живот. Ей было приятно и забавно.

— Отпустите ее, — еще раз сказал Йон, — напоили дурью и рады… Рыжик, ты встать-то сможешь?

— На фига? — засмеялась она, — ты что думаешь, я овечка что ли?

— Ты принцесса.

— А что, принцессы не пьют и не трахаются? Это только ты таких выдумываешь! Сочиняла!

Йон отвернулся с досадой.

— Морда, — сказал он толстухе, — я понял. Давай договоримся.

— Да? — ухмыльнулась она, — на что?

— Полчаса «розовой сирени». Согласна?

— Ты столько не накопишь, Чума. Лопнешь!

— А это не твоя забота.

— Ну, давай, коли не шутишь. Слыхали? За нашу птичку — полчаса «розовой сирени»! Ну, ты даешь, Чума!

— Через час, — сказал он хмуро, — если вы ее не тронете.

— Да кто ее трогает?! — заржал Хрящ, — она сама пристает!

— Заткнись, упырь, — зло сказал Йон, — мне-то не рассказывай!

— От упыря слышу!

Он подошел к Ассоль. У нее уже всё плыло перед глазами в каком-то зеленоватом тумане, она не слышала ни разум свой, ни душу. Она слышала только свое тело, которое хотело только одного…

— Я вернусь, Ассоль, — сказал он, — час продержись, хорошо?

Но она вообще не поняла, что он сказал и, главное, зачем. Идти ему было трудно, ботинки как-то тяжело стучали по железным перекрытиям пола. Она тупо посмотрела ему вслед, глотнула из бутылки и повалилась на спину. Руки и ноги почему-то перестали слушаться. Корж задрал ей майку и навалился на нее сверху…