Филип Дик - Лучший друг Бога

Недовольно ворча, Грэм подобрал тяжеленное шерстяное пальто и натянул его себе на плечи. Один из полицейских помог ему.

— Этого человека, — сказал Грэм, указывая на Ника, — следует направить в лазарет и обеспечить ему медицинскую помощь. — Он кивнул головой, и двое полицейских угрожающе подступили к Нику; взгляды их были нерешительными и в то же время напряженными.

— Господин Председатель Совета, — начал Ник, — я прошу вас об одном одолжении. Могу я, перед тем как отправиться в лазарет, ненадолго повидаться с Эймосом Айлдом?

— Зачем? — спросил Грэм, направляясь к двери с двумя другими черными полицейскими.

— Я просто хочу поговорить с ним. Взглянуть на него. Попытаться понять все это — все, что случилось с Новыми Людьми, — повидавшись с ним. Увидеть его на его теперешнем уровне…

— Уровне кретина, — отрезал Грэм. — И вы не хотите отправиться со мной на мою встречу с Провони? Вы могли бы стать выразителем желаний… — Он сделал жест. — Барнс говорил, что вы были типичным их представителем.

— Провони знает, чего я хочу — чего хотят все. А у вас с Провони все произойдет очень просто: вы сдадите властные полномочия, а он займет ваше место. Система Государственной гражданской службы будет радикально пересмотрена; многие посты из занимаемых по назначению станут выборными. Для Новых Людей будут устроены лагеря, где они будут счастливы; мы должны обязательно позаботиться о них, помня об их беспомощности. Вот почему я хочу увидеться с Эймосом Айлдом.

— Тогда идите и занимайтесь этим. — Грэм кивнул двум черным полицейским, стоявшим по бокам у Ника. — Вам известно, где Айлд, — отведите его туда; затем, когда он закончит, в лазарет.

— Спасибо, — поблагодарил Ник.

Все еще мешкая, Грэм спросил:

— А она правда мертва?

— Да, — кивнул Ник.

— Простите. — Грэм протянул руку для пожатия. Ник не подал ему руки. — Вы были тем, кому я желал смерти, — сказал Грэм. — А теперь… черт побери, теперь это не имеет значения. Что ж, я наконец отделил свою личную жизнь от общественной — моя личная жизнь кончена.

— Вы же сами сказали, — холодно процедил Ник, — что «миллионы таких прошмандовок шастают по этой планете».

— Верно, — каменным голосом выговорил Грэм. — Я действительно так сказал.

И вышел, сопровождаемый двумя охранниками. Дверь, скользнув, захлопнулась за ним.

— Пойдем, — оказал один из двух оставшихся черных пидоров.

— Я пойду так, как меня устраивает, — отозвался Ник; его рука зверски разболелась, а добавились еще и боли в животе. Грэм был прав — ему надо бы как можно скорее отправляться вниз, в лазарет.

Но только после того, как он собственными глазами увидит Эймоса Айлда. Величайшего из умов человечества.

— Вот здесь. — Один из конвоиров указал на дверь, охранявшуюся офидантом ПДР в зеленой униформе. — Отойди, — приказал ему черный пидор.

— Я не уполномочен…

Черный полицейский поднял свой пистолет. Похоже, собираясь его использовать.

— Как скажете, — сдался офидант в зеленом и отошел в сторону.

Николас Эпплтон прошел за дверь.

Глава 27

В самой середине комнаты сидел Эймос Айлд, его огромная голова удерживалась в равновесии с помощью воротника с металлическими штырями. Он окружил себя самыми разными предметами: дыроколами, ручками, пресс-папье, линейками, стиральными резинками, листами бумаги, картона, журналами, рефератами… Из журналов он повырывал страницы, скомкал их и разбросал по всей комнате. Сейчас же он что-то рисовал на клочке бумаги.

Ник подошел к нему. Человечки из палочек, огромное кольцо на небе, изображавшее солнце.

— А этим людям нравится солнце? — спросил он у Эймоса Айлда.

— Оно делает их теплыми, — ответил Айлд.

— Поэтому они выходят под его лучи?

— Да. — Теперь Эймос Айлд рисовал на другом клочке — тот ему уже надоел. Получилось что-то похожее на животное.

— Лошадь? — попытался угадать Ник. — Собака? У него четыре ноги — это медведь? Кошка?

— Это я, — ответил Эймос Айлд.

Сердце Ника Эпплтона сжалось от боли.

— У меня есть нора, — сообщил Айлд, рисуя в самом низу коричневым карандашом неровный, сплющенный круг. — Она там. — Он ткнул своим длинным пальцем в сплющенный коричневый круг. — Я забираюсь туда, когда идет дождь. И сохраняю тепло.

— Мы сделаем тебе нору, — пообещал Ник. — Точно как эта.

Улыбаясь, Эймос Айлд скомкал рисунок.

— А кем ты собираешься стать, — спросил Ник, — когда вырастешь?

— Я взрослый, — ответил Айлд.

— Тогда чем же ты занимаешься?

Айлд заколебался. Затем он сказал:

— Я строю всякое. Вот смотрите. — Он встал с пола, голова его угрожающе раскачивалась… «Господи, — ужаснулся Ник, — она же сломает ему позвоночник». Айлд с гордостью показал Нику сооруженную им из линеек и пресс-папье конструкцию.

— Замечательно, — похвалил Ник.

— Если убрать один груз, — сказал Айлд, — все рухнет. — Озорное выражение появилось на его лице. — Я думаю убрать какую-нибудь деталь.

— Но ведь, ты не хочешь, чтобы все рухнуло.

Возвышаясь над Ником со своей громадной головой, и ее замысловатой поддержкой, Эймос Айлд спросил:

— А вы чем занимаетесь?

— Я нарезчик протектора, — ответил Ник. — На шинах.

— А шина — это такое в скибе, которое все крутится и крутится?

— Верно, — подтвердил Ник. — Скиб на это приземляется. На них, точнее.

— А я смог бы так когда-нибудь? Смог бы я стать… — Айлд замялся.

— Нарезчиком протектора, — терпеливо подсказал Ник. Он чувствовал себя спокойно. — Это очень плохое занятие. Не думаю, что оно понравилось бы тебе.

— Почему?

— Потому что, видишь ли, на шинах есть такие канавки… и ты все углубляешь их — и кажется, что там больше резины, чем на самом деле, — но ведь у того, кто купит такую шину, она может лопнуть. Тогда он попадет в аварию и тоже поранится.

— Вы поранились, — сказал Айлд.

— У меня сломана рука.

— Тогда вам должно быть больно.

— Не так уж. Она парализована. Я еще немного в шоке.

Дверь отворилась, и один из черных полицейских заглянул в комнату — его узкие глаза оценивали ситуацию.

— Ты не принес бы мне таблетку морфина из амбулатории? — попросил его Ник. — Моя рука… — Он указал на нее.

— Ладно, кореш, — отозвался полицейский и прикрыл дверь.

— Должно быть, она действительно очень болит, — сказал Эймос Айлд.

— Не так уж сильно. Пусть тебя это не беспокоит.