Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом

— Ты действительно уверен, что это…

— А есть другое объяснение? Следователь может думать, что ему угодно, и подозревать меня или Иру, или даже Анну Наумовну. Но правду он все равно не узнает. А я хочу знать.

— Я никогда не понимала этих ваших… как вы называете… эвереттизмов, — пожаловалась Инга. — Алик мне много раз пытался объяснить, но…

— Это не важно, — сказал я. — Понимаешь ты или нет, это ничего не меняет. На прошлой неделе он слышал, как два голоса — женский и мужской — выясняли отношения. Женский был твой, а мужской…

— Мужской — его собственный, — хмыкнула Инга.

— Нет, конечно. Он никогда не слышал сам себя, это мы установили давным-давно.

— Почему? Я вот себя слышу, когда говорю, верно?

— Инга, мы не знаем механизма склеек… Как бы то ни было, себя Алик не слышал ни разу. Во всяком случае, он был в этом совершенно уверен, да и по контексту пересказанных разговоров так получалось… Не важно. Так вот, ты, но его словам, говорила с кем-то о том, что не можешь без него жить, но имела в виду совсем не того, с кем говорила, а кого-то другого, потому что твой собеседник говорил, что тот, другой, тебя совершенно не стоит, и тебе нужно с ним порвать, тем более что он женат, и ваша связь все равно кончится, почему бы не сделать это сейчас, а ты отвечала, что это невозможно, что связь ваша кармическая, и кончиться она может только со смертью — твоей или его, и что ты…

Я намеренно сделал паузу, предоставив Инге самой вставить недостающие слова. Она вполне могла это сделать — кто знал эту женщину лучше ее самой? — и она сделала это, пока я допивал кофе.

— Могу себе представить, что сказал мой голос в той реальности, — медленно проговорила Инга, проиграв, должно быть в уме, гипотетическую сцену и доведя ее до финальной фразы. — Или умру я, или он, и я готова его даже убить, если наша связь в этом мире окажется невозможна.

— Примерно так она и сказала, — кивнул я,

— Интересно, — протянула Инга. — И что же ей… то есть мне… ответил мужской голос?

— Что все это глупости, вся эта карма и все эти инкарнации, и весь этот буддистский пантеон, и о нем — имени ни он, ни ты так ни разу и не назвали — ты должна забыть, как о дурном сне, потому что сон этот действительно дурной, но сны всегда заканчиваются пробуждением… ну и что-то еще, столь же многозначительное.

— Янек, кивнула Инга. — Конечно, это был Янек. Я вспоминаю: такой разговор между нами действительно состоялся, примерно за месяц до того, как мы с Аликом расстались.

— Янек Мостовой? — спросил я. — Тот, который работает в «Айнете»?

— Да. Он по уши в меня влюбился, а у нас с Аликом, в это время были отношения самые… Масса энергии уходила на то, чтобы никто не догадался, и главное, чтобы не догадалась Ира, я понимала, что жену Алик не бросит, если не произойдет чего-то экстраординарного, но никак не могла придумать, что же именно должно было произойти, чтобы… И ведь он Иру никогда не любил! Он любил меня, понимаешь?

— Янек действительно уговаривал тебя забыть об Алике?

— Десятки раз! Он начал меня преследовать… Ты не знаешь, я никому не рассказывала, он подстерегал меня после работы, у нас с Аликом Назначено было свидание, а Янек тащился за мной, как филер, будто его наняла Ира, одно время я так и думала… нет, конечно, Ира никого не нанимала, уж, во всяком случае, не Янека.

— Она и знакома с ним не была, — вставил я.

— Знаю. И это наваждение, ты знаешь, меня излечило. В какой-то момент, это было полгода назад, я посмотрела утром в зеркало и подумала, в кого я сама себя превратила, и почему, точнее — из-за кого, что я, не понимала, кто такой Алик? Не понимала, что ему и на Иру плевать, а на меня подавно, и кармическую связь я сама себе выдумала, чтобы было не так тошно, связь скорее была животной, такой, знаешь, животный магнетизм, когда запахи, флюиды, не знаю… не можешь в присутствии другого нормально дышать, тянешься к нему, как… И объяснить не можешь, потому что ничего духовного между вами нет, не улыбайся так…

— Я не улыбаюсь, — пробормотал я.

— Я же вижу. Когда говорят о духовной связи, ты всегда морщишься, будто съел лимон.

— От лимона, — сказал я, — я никогда не морщусь. Я не противник духовности, но в некоторых обстоятельствах разговоры о ней действительно кажутся мне смешными.

— Так и я об этом! Ты же понимаешь, о чем я! В тот же день, это было семнадцатое октября, четверг, точно помню, день не очень жаркий, только что закончился хамсин… Игорь поехал со школой на экскурсию… кажется, в Галилею, на два дня, дома его не было. Ира работала в вечерней смене, а мама Алика уехала к подруге в Беэр-Шеву, с ночевкой, потому что внука не было, она тоже могла позволить себе расслабиться.

— И Алик позвал тебя к себе, — сказал я, ощущая неприятное жжение под ложечкой.

— В первый и последний раз, — кивнула Инга и нахмурилась. — Он что, тебе об этом рассказывал?

— Нет, — громче, чем мне бы того хотелось, сказал я. — Если ты думаешь, что он рассказывал мне обо всем на свете…

— Уверена, что не рассказывал, — усмехнулась Инга. — Он любил выставлять себя в лучшем виде, а получилось… Но о том, как мы расстались, он тебе наверняка говорил?

— Без подробностей.

— Вот-вот, — пробормотала Инга. — Иначе ему пришлось бы… Я тебе расскажу, как все это происходило. Чтобы твоя собственная память… Вообще-то я не очень хотела к нему приходить, мало ли, вдруг жена вернется, хотя он и уверял, что это невозможно, или соседи увидят, а может, Анна Наумовна почувствует себя плохо и возвратится с полдороги. В общем, чувствовала я себя не в своей тарелке, и квартира мне не понравилась, все эти занавесочки-коврики, совсем не мой стиль, и утренние мои. мысли не давали покоя, и Янек с его влюбленным взглядом, и твои…

— Мы говорим об Алике, быстро сказал я.

— Что? А, ну конечно. Алик ничего не замечал, расстелил постель, ту самую, как я поняла, где он и Ира… Он что, не понимал, как это… И я вдруг подумала, что не смогу… Не потому, что в этой постели или в этой квартире, а просто уже никогда с ним больше ничего не смогу, и никакая это не карма, а просто самогипноз какой-то, понимаешь?

— М-да… — пробормотал я. Жжение под ложечкой продолжалось, и я осторожно откинулся на спинку стула.

— И я ему все сказала. Что думала. Что накопилось. Я не помню, что именно говорила. А он молчал. Совсем. Ни слова. Я говорила, а он слушал и ходил. Если бы он хотя бы сидел, и я могла посмотреть ему в глаза… А он нервничал и ходил по квартире, я тащилась за ним следом и говорила… Из комнаты в комнату… Потом неожиданно мы оказались в детской, там был компьютер, стол, книги, мы стояли близко друг от друга, я загораживала дверь, и он не мог выйти. Тогда он посмотрел на меня… Мотя, я до сих пор не могу забыть этот взгляд. Ты когда-нибудь видел раненую собаку? Она обожает хозяина, а он огрел ее плетью и сломал ей ногу. И она смотрит вроде и с обожанием, но уже и с ненавистью. И говорит: «Ты же все время утверждала, что у нас кармическая связь». И тут я взорвалась, я такого наговорила: что он трус, что для него эти занавесочки-коврики важнее наших отношений, и пусть он ничего не говорит о карме, потому что ничего о ней не знает, и что я больше никогда… и у меня есть другой, я думала, конечно, о Янеке, хотя в тот момент никаких отношений между нами еще не было, не смотри на меня так, о тебе я думала тоже, но совсем по-другому… А он… Он стоял спиной к компьютерному столику и, не глядя, открыл один из ящиков, там лежали два длинных тонких ножа, я не знала, что это для бумаги, выглядели они так… Рука его потянулась к одному из ножей, и я почему-то подумала, что сейчас он готов… И если он на такое способен, то неужели действительно любит по-настоящему?