Исай Лукодьянов - Плеск звездных морей (Журнальный вариант)

— Теперь понятно, почему твоя мама так ко мне относится. Она хочет предотвратить повторение своей судьбы. Я ведь тоже веду не оседлый образ жизни.

— Просто она напугана, — сказала Андра, — Никак не может забыть ту венерианскую историю.

— Венерианскую историю? Но я-то при чем? — И тут у меня мелькнула догадка. — Постой, постой… Ее тревожит, что я сын примаров?

— Да.

— И она боится, что я… Андра, это не так! Клянусь, ничего такого во мне…

— Не надо, Улисс, — быстро сказала она. — Я ничего не боюсь.

Корпус, в котором разместилось конструкторское бюро Борга, стоял в излучине тихой речушки. Я вошел в просторный круглый холл. Все двери — а их тут было множество — стояли настежь, так как предполагается, что в рабочие часы не бывает праздношатающихся.

Я заглянул в одну из них — и замер. Спиной ко мне сидел человек, над креслом возвышались квадратные плечи и затылок в белокурых завитках — это был, несомненно, Борг. Его мощный череп был обтянут зеленоватым пластиком конструкторского шлема, от которого тянулся к пульту, змеясь по полу, толстый кабель. Руки Борга лежали на подлокотниках, и я подумал, что по сложности это кресло, пожалуй, не уступает пилотскому. Руки, обнаженные по локоть, были грубые, загорелые, в светлых волосках — очень крепкие, уверенные руки. Пальцы то и дело пробегали по кнопкам на консолях подлокотников.

Перед Боргом был развернут во всю стену конструкторский экран. По нему проносились разноцветные линии, они переплетались, выстраивались в группы, исчезали. Вот возникла сложная фигура, сквозь которую проходила жирным красным пунктиром какая-то магистраль. Борг задержал фигуру на экране, всмотрелся… вслед за тем из кресла раздалось глухое ворчание — и экран опустел, все исчезло. И снова побежали линии, причудливо группируясь.

Я смотрел во все глаза. Первый раз я видел главного конструктора за работой, и это зрелище захватило меня своей необыкновенной красотой и напряженностью. Датчики, вмонтированные в шлем, несли мысль конструктора к одной из сложнейших машин мира — преобразователю конструкторского пульта, который мгновенно воспроизводил импульсы на экране — в размерах, углах, направлениях. Но каким же могучим даром концентрированного, точного мышления и вольного воображения нужно обладать, чтобы вот так часами сидеть перед экраном…

— Какого дьявола! — прорычал вдруг Борг.

Я вздрогнул от неожиданности и сделал было шаг в сторону, чтобы бесшумно уйти, но тут он повернулся вместе с креслом. Брови у него были грозно нахмурены, и вообще я как-то не сразу узнал Борга.

— А, это ты, — сказал он. — Я не переношу, когда стоят за спиной.

— Извини, старший. Я не знал…

— В двенадцать, — сказал Борг и повернулся к экрану, разом забыв обо мне.

Я поспешил прочь. Лучше всего было пойти на речку, растянуться на траве среди благостной зеленой тишины, закрыть глаза и слушать, как чирикает какая-нибудь легкомысленная пичуга. В конце концов я отпускник и имею право лежать на траве сколько пожелаю.

Но я не ушел. Я потащился к следующей двери. Над ней нависало белое полукружие лестницы, ведущей на второй этаж. В этой комнате было полутемно, медленно крутилось что-то серебристо-чешуйчатое, то одна, то другая чешуйки ярко высверкивали. Передвигались расплывчатые тени. Вдруг что-то зажужжало, отчетливый и бесстрастный голос произнес:

— Ирг восемьдесят мезо один. — И после короткой паузы: — Круг минус секунда.

Я вгляделся, но никого не увидел. Только крутилось колесо — не колесо, не знаю, как назвать, и ровный голос отсчитывал на языке не знакомой мне математики — должно быть, той самой, которая начиналась за уравнением Платонова. Я подумал, что здесь работает вычислительная машина. Но в следующий момент тот же голос, нисколько не меняя интонации, сказал:

— Чертов Феликс не отвечает, нигде его не найдешь.

Это было уже не очень похоже на машину. Впрочем, кто его знает. Феликс способен даже машину вывести из терпения.

— Плюс, плюс, плюс, плюс, — бубнил голос.

Тут мне что-то упало на голову и покатилось вниз. Я посмотрел под ноги и увидел скорлупки — продолговатые желтенькие скорлупки сладкого орешка. Я терпеть не мог эти орешки, и уж тем более мне не понравилось, что скорлупу от них кидают прямо на голову. Пускай я был здесь посторонним, это еще не резон, чтобы обращаться со мной как с утилизатором.

И я пошел по лестнице наверх с твердым намерением высказать шутнику то, что я о нем думаю.

На ступеньке лестницы сидел Феликс. Джунгли на его голове еще больше разрослись вширь и ввысь. Он смотрел прямо перед собой, и грыз орешки, и кидал скорлупу куда попало. Рядом валялся карандаш-многоцветка, белую ступеньку у Феликса под ногами покрывали формулы, да и две-три ступеньки ниже тоже были испещрены.

Задумался мыслитель и ничего вокруг не видит, подумал я, остановившись. И прежде чем я спохватился, Феликс опустил на меня свой странный, будто издалека, взгляд и сказал:

— Нет, я вижу. Привет, Улисс.

— Привет. Тебе не влетит за это? — Я указал на разрисованные ступеньки.

— Что? Ах, да… Сейчас я…

Он вытащил из кармана платок, и вместе с платком вывалились обрывки пленок, карандаши, орешки. Я начал было подбирать, но тут появился домашний робот-мажордом, как их называют. Он мерно прошагал сверху по лестнице, вытянул гибкий рукав, и в этот рукав со свистом устремилось все, что было разбросано.

— Стой! — крикнул Феликс, и робот послушно замер.

Феликс порылся в уцелевших пленках и снова побросал их, видно, было уже поздно: нужную сцапал мажордом. Я протянул пленку, которую подобрал, но Феликс взглянул и покачал головой.

— Прямо беда, — сказал он. — Треклятый мажордом ходит за мной с утра до вечера.

— Он втянул что-нибудь важное? — спросил я, мне стало жаль Феликса. — Погоди, сейчас я его распотрошу, и мы выудим твою пленку, пока он ее не переварил.

— Не надо. — Феликс, махнул рукой. — Все равно этот вариант мезо-отрицателен. Я рассчитаю новый.

Тут я вспомнил про машину в полутемной комнате.

— Тебя разыскивает эта вертящаяся штука, — сказал я и добавил для ясности: — Ирг восемьдесят. Она… или оно ищет тебя и ругается.

— Да ну ее, надоела, — сказал Феликс. — Борговские штучки… Ладно, пойду посмотрю, чего ей надо.

Он стер часть формул со ступенек и побежал вниз.

Я посмотрел ему вслед. Славный он малый, только очень уж… не от мира сего.

В руке у меня был зажат обрывок пленки. Формулы, формулы, все незнакомые, какой-то график, две-три рожицы. А это что? Я удивился: дальше было жирно написано красным «Андра». «Что еще за новости?» — подумал я. Впрочем, мало ли Андр на свете.