Алексей Корепанов - Станция Солярис

Кухонные столы просто поражали своей абсолютной пустотой; дверцы настенных шкафчиков были плотно закрыты - казалось, здесь, на кухне, веками не ступала нога человека...

Зато дверь в лабораторию была приоткрыта - это я увидел еще издалека.

Мы подошли к ней и я громко произнес:

- Доктор Сарториус, это Кельвин. К вам можно? Я не дождался вашего звонка.

Ответа не последовало. Ввглянув на молча стоящую рядом Хари, я открыл дверь еще шире и вошел во владения физика.

Первое, что бросилось мне в глаза в этом светло-голубом зале - пустота на письменном столе; в этом смысле он почти не отличался от столов, стоящих на кухне. С него исчезли стопки книг и дискеты, исчез зажим с детскими рисунками, и одиночество дисплея разделял только листок белой бумаги, аккуратно положенный в самый центр столешницы.

Почувствовав в этом какой-то подвох, я, ступая почему-то очень осторожно, чуть ли не на носках, начал приближаться к столу, окинув взглядом лабораторию и убедившись, что Сарториуса в ней нет.

Это была какая-то записка, всего два слова. Еще не дойдя до стола, еще ничего не прочитав, я ощутил смутную тревогу. Сразу же вспомнилась адресованная мне предсмертная записка Гибаряна, которую я нашел в его шкафу.

Упираясь руками в столешницу, я вновь и вновь перечитывал два этих коротких слова. Нет, эта записка отличалась от записки Гибаряна. Та носила следа спешки и имела адресата; эта не адресовалась никому и была написана крупными, ровными, словно по линейке, почти печатными буквами.

Хари за моей спиной тихо охнула:

- Как это, Крис?

Я молчал и все перечитывал и перечитывал эти два слова: "Ухожу навсегда".

7.

Наш вертолет летел навстречу солнцу над бескрайним красным полем, совершая очередной, все более расширяющийся виток вокруг Станции.

Очередной бесполезный виток. Снаут занимал место пилота, Хари я усадил в кресло рядом с ним, а сам устроился позади нее на откидном сиденье хоть машина и была рассчитана только на двух человек, конструкторы все же добавили на всякий случай одно дополнительное место. Мы были облачены в ярко-красные полетные комбинезоны с кислородными масками, висящими на груди, - в герметично закрытой кабине вертолета нормально дышалось и без масок. Снаут держал машину на высоте двадцати метров от красной клубящейся массы и осматривал пространство перед собой; Хари вела наблюдение по правому борту, а я старательно глядел в противоположную сторону. Время от времени вертолет нырял в гигантские воронки, пронизавшие таки толщу тумана до черной, с кровавым оттенком, колышущейся поверхности океана, и мы всматривались в свои сектора с удвоенным вниманием - но все было тщетно. Туман и волны - и больше ничего...

Мы со Снаутом грубейшим образом нарушили инструкцию, покинув Станцию вместе и не оставив на ней ни одного человека. Но нам было не до инструкций - где-то там, в этом тумане, пропал доктор Сарториус, железный, несгибаемый и целеустремленный доктор Сарториус, способный регулярно бриться и чистить ботинки даже в такой ситуации, когда, по словам Снаута, на восьмерых оставалось только пятьсот килограммов кислорода...

Обнаружив его записку, я, забыв о Хари, бросился разыскивать Снаута.

Хари еле поспевала за мной, я слышал за спиной ее прерывистое дыхание, но, не оборачиваясь, быстро шагал к ремонтной мастерской, надеясь, что он, может быть, возится там со своим кибернетическим хламом. В мастерской Снаута не оказалось, но, позвонив оттуда в его кабину, я, наконец, застал кибернетика на месте.

- Сарториус, - коротко сказал я, поднеся к экрану записку.

Снаут был трезв и хмур. Прочитав лаконичное безумное сообщение Сарториуса, он громко выругался и осекся, заметив Хари.

- Идите в операторскую, я сейчас.

Спустившись по лестнице, мы с Хари вошли в круглое помещение операторской. Буквально следом за нами туда ворвался Снаут в расстегнутой рубашке. Не глядя на нас, он устремился к пульту и начал с размаху тыкать в разноцветные клавиши чуть ли не всеми пальцами сразу.

В течение нескольких секунд он выяснил, что в ангаре не хватает одного вертолета, и что этот вертолет - двухместный "одуванчик" - стартовал с взлетной площадки еще ночью, почти пять часов назад, как свидетельствовало информационное табло.

Затем Снаут ввел в действие программу торможения с последующим переводом Станции на обратный курс и остановкой в точке старта "одуванчика".

- Теперь связь, - сказал он, не дожидаясь подтверждающего сигнала, и быстрым шагом направился к выходу из операторской, добавив на ходу: Сукин сын!

В помещении радиостанции мы с Хари вновь оказались в роли наблюдателей, потому что Снаут молниеносно проделал все сам: врубил связь и запустил локатор.

Впрочем, все его манипуляции оказались напрасными: Сарториус на запросы не отвечал, а экран локатора оставался пустым. Еще раз выругавшись, Снаут бросил: "К вертолетам!" - и мы поспешили на взлетную площадку; вертолеты были более маневренными и быстрыми, чем сама Станция, и гораздо лучше подходили для экстренных поисков.

И я, и Снаут прекрасно понимали, ЧТО в данной ситуации может означать отсутствие радиосвязи и девственно чистый экран локатора. И кислорода у Сарториуса должно было уже оставаться в обрез. Но мне, как, наверное, и Снауту, и в голову не приходило отказаться от попытки отыскать пропавшего физика. Даже если шансы наши были ничтожно малы.

Даже если никаких шансов не было...

Вглядываясь в плывущие под вертолетом завихрения красного тумана, я отчетливо представлял себе, как поступил Сарториус: взлетел, увел вертолет от Станции и, выключив двигатели, рухнул в океан. Я почти не сомневался в соответствии действительности этой рисовавшейся мне картины. А за то время, что мы провели в поисках, я, как мне думалось, определил и мотивы этого страшного поступка, которого никак нельзя было ожидать от Сарториуса; скорее уж, так мог бы поступить я или Снаут, но только не он железный и несгибаемый...

Все дело было в "госте" Сарториуса... и в Хари. В возвращенной мною Хари. Вероятно, Сарториус, как и я, и Снаут, тоже однажды избавился от своего "существа F" подобным образом, заманив его в ракету и запустив в космический простор вокруг Соляриса. Увидев вчера Хари и поговорив со мной, когда мы с ней были в библиотеке, он понял, что тоже может вернуть своего "гостя", чьи рисунки лежали у него на столе. Я не знал, чем он был для Сарториуса, хотя и догадывался... И вот тут-то он и оказался в той ужаснейшей ситуации, когда обязательно нужно делать выбор из двух исключающих друг друга возможностей, и каждая возможность по-своему нежелательна. Отказавшись от мысли вернуть "гостя", он всю оставшуюся жизнь клял бы себя за то, что смалодушничал и не сделал то, что было буквально в его руках. А если бы он вернул "гостя"... Неотвязный, никогда не взрослеющий маленький ребенок, постоянно путающийся под ногами, требующий внимания и мешающий - вот оно, главное! - без конца мешающий работать. И этим сказано все...