Андрей Пасхин - Искатель. 2009. Выпуск №06

— Вероника Семеновна! Нам надо заботиться о нашем будущем и готовить смену, — начал издалека, развалясь вальяжно в кресле, надушенный Манин.

— Вы кого имеете в виду?

— Дочь Глафиры Львовны…

— Борис Антонович! Я уже дала согласие другому человеку. И сами понимаете, как я буду выглядеть в чужих глазах, если…

— Хм, — закряхтела Глафира, морщась.

— Да, это, конечно, нехорошо будет, — заерзал Манин.

— Это еще неизвестно, пропустит ли ее кандидатуру управление кадров! — заявила Безбородова.

— Это еще что за новости — управление кадров не пропустит? — выпучила глаза на кадровичку Вероника Семеновна.

— Не знаю, не знаю…

Все уставились на Манина, который развел руками и потом схватился за трубку затренькавшего телефона.

Глафира взяла дочь за руку:

— Пошли, Наталка…

Главбух посмотрела им вслед, глянула на Манина, который пожал плечами, и подошла к другому телефонному аппарату:

— Петр, это ты? Где твое заявление?..

Вскоре она с уже подписанным управляющим заявлением спустилась к кадровичке:

— В приказ с сегодняшнего дня!

Сидевший напротив кабинета кадровички юрист слышал, как бранилась Глафира. Куда-то звонила и поливала на чем свет стоит управляющего, забывшего про своего партийного товарища, и паршивку главбухшу.

Слушал, слушал, а потом не выдержал и на весь зал сказал:

— Мешаете работать!

Глафира выглянула:

— А, это ты…

Потом закрылась на замок и до конца рабочего дня не выходила.

От входных банковских дверей по вымытому до блеска мраморному полу тянул слабый ветерок. В зале привычно галдели. На потолке потрескивали лампы дневного света и стрекозами жужжали подвесные вентиляторы. Где-то ниже пола лязгала сейфовая дверь — это в хранилище уталкивали в сейфы очередную партию долларов.

— Тарас Леонтьевич, — Глафира подсела к юристу и кончиками пальцев провела по его руке, — вы, как настоящий мужчина, должны мне помочь…

Тарас Леонтьевич, вздрогнув, осторожно вытянул руку из-под Глафириной ладони и, удивленный таким поведением, произнес:

— Конечно, конечно…

— Припоминаю, как в свое время мы за родственные связи ругали руководителей, которые брали на работу жен, племянников.

— Было такое…

— Теперь у нас вот Вероника Семеновна хочет своего родственничка взять… Вот вы, как юрист, как на это смотрите?

— Смотрю, — произнес и добавил: — Никак.

— Так вы с ней заодно?

Тарас промолчал.

— Вы должны сходить к управляющему и ударить кулаком по столу, что так делать нельзя!

— Это раньше нельзя, а теперь можно! Хоть всю родню вокруг себя пущай сажает…

— Вот именно: пущай, — выделила «щ». — Ни рожна-то вы ни в мужском деле, ни в юридическом не смыслите!

Стукнула костяшками пальцев по принтеру.

— Осторожно! Техника дорого стоит! — успел лишь сказать Тарас скрывшейся в проходе кадровичке.

Монотонный гудеж в зале пронзил крик:

— Ай!..

— Что там?.. — к кассе кинулся милиционер с автоматом.

— Ой, девочки мои! Не могу… Мышь, такая лохматая, с длинным хвостом… туда вон под мешки нырнула…

— Ай! Ай! — полетело следом.

— Во дела, мыши по мешкам шарят. Доллары, видать, всех интересуют! Съедобные… — тихо засмеялся юрист.

Почувствовав отделение слюны во рту, потянулся к портфелю, в котором таился собранный женой пакетик с бутербродами. Раскрыл пакетик, в котором коричневели хлебные корочки. Жуя бутерброды, смотрел на раскидистые кроны за окном и с опаской поглядывал на дверцу кабинета кадровички.

— Нашел себе буфет! — поводя носом, выскочила из кабинета Глафира. — Это же банк, а не кафетерий!

Тарас поперхнулся. Спрятал недоеденный бутерброд в портфель. А съел уже перед самым уходом домой, наклонив голову под стол и присматриваясь к углам, не появятся ли и у него мелкие грызуны.

Работа у Тараса Леонтьевича была не тяжелая. Это не на заводе слесарить до тех пор, пока не подкосятся ноги; не на стройке надрываться, таская кирпичи; не крутить баранку грузовика до мозолей на руках… А сиди в тепле, покачивайся в кресле и с умным видом щелкай юридические кроссворды.

Хотя Тарас Леонтьевич и не очень любил свою профессию, но ее блага использовал сполна. Когда-то несколько лет просидел на инструкторском стуле в райкоме — райском уголке; потом на сиденье юрисконсульта в сельхозкомбинате — помидорно-огуречном раю; и теперь вот на очередной благодатной подставке.

— Тарас Леонтьевич! — милиционер направил черную дырочку автомата на юриста.

Юрисконсульт вздрогнул:

— Меня-то за что?

Рядом с милиционером стоят тщедушный мужичок с перетянутой резинкой косичкой на затылке.

— Хотят открыть в нашем банке счет.

— А… Милости просим… Проходите. — Юрист расстегнул на своей руке хлястик наручных часов и развернул к посетителю стул.

«Баптист, что ли?.. Или кришнаит?.. Теперь развелось их…» — обратил внимание на блеск жирных волос гостя.

Тщедушный снял с косички резинку, расправил и распушил лоснящиеся волосы:

— Я отец Феофил, священник храма Кирилла и Мефодия. Сейчас, сами знаете, какой бум с пожертвованиями. И вот моему храму понадобился счет для перечислений.

Среди знакомых Тараса Леонтьевича батюшек не было. Он сам в свою райкомовскую бытность ловил крестивших в церквях детей комсомольцев и потом песочил их на чем свет стоит. А теперь наступили иные времена, и все потянулись к ранее гонимому. Словно чувствуя и свою вину, Тарас заявил:

— Вот крест, счет откроем!.. Только у шефа добро надо получить.

Снял с аппарата малиновую трубку:

— Борис Антонович! К вам можно с батюшкой зайти?

— С кем-кем?

— С отцом.

— Чьим, моим?..

— Да вы не поняли, священником.

Юрист застегнул на руке хлястик наручных часов, и они вместе со священником прошли в зал, в котором к окошечкам касс обменника тянулись очереди. Юрист подумал, что батюшку покоробит непомерная торговля валютой, но тот как ни в чем не бывало прошагал мимо.

У задымленного кильдима с милицейской охраной Глафира Львовна отчитывала сержанта:

— Когда я вас приучу курить на улице? Устроили здесь дымовуху! Дышать совсем нечем…

Юрист осторожно протиснулся между Глафирой и стойкой, нажал кнопку защелки на двери, ведущей на второй этаж.

— А этот волосатый куда? — из-за Глафириного плеча крикнул милиционер.

— Тс-с! — развернулся Тарас.'— Это священник!

— А по мне хоть Папа Римский! — сказал и грозно поднял автомат.