Ирина Дедюхова - Повелительница снов

Приходя домой и закрывая глаза, Варя видела теперь один красный цвет. С Виктором Павловичем в процессе работы они как-то незаметно перешли на «ты». То есть перешла Варя, поскольку Виктор и раньше ее на «вы» не величал. Варвару очень возмущало обилие красного цвета в ее нынешней жизни. Она даже что-то сказала Виктору насчет дураков, которые красное всегда любили. Виктор искренне веселился над ее простодушными высказываниями. Иной раз он грудью валился на планшет и долго, до слез смеялся.

Однажды к ним в каморку постучалась и вошла молодая учительница физики с подвитыми, необычно для нее распущенными волосами и густо накрашенными губами. С Варькиной точки зрения, она была уже старая, ей было целых двадцать семь лет. Она была не замужем, и понятно, что ей очень хотелось поговорить об этом с Виктором. Варька ее очень стесняла, и она была вынуждена что-то говорить Виктору при ней вполголоса. Варя понимала, что ей надо выйти, она даже хотела выйти, но ее поразило увиденное, она впервые смотрела на страстный, неслышный для нее разговор мужчины и женщины. Это было похоже на красивый чувственный танец. Виктор отказывал пришедшей ради него женщине, но не хотел ее обидеть. Та делала к нему шаг, на мгновение застывая в нерешительности, прежде чем ступить ногой. Виктор, весь собирался, делался прямым и жестким, и, поддерживая свою даму за локоть, мягко отступал от нее. Женщина, встряхнув гривой волос, с отчаянием откидывала корпус назад, и, тронутый ее горечью, мужчина обхватывал ее за талию, и их танец продолжался, сопутствуемый горячим шепотом.

— Почему, почему ты не пошел с ней? — разочарованно спросила Варька, когда он проводил физичку.

— А ты-то на что тут пялилась? Чуть ведь глазенки из орбит не повылазили! Не захотел ее, вот и не пошел. И запомни, в таких делах жалость — самый плохой советчик. Впрочем, что ты можешь об этом знать?

— Я уже все-все знаю, — храбро ответила Варька.

— Оно и видно по твоему любопытному курносому носу. Беги домой, Варенька, вон какая на улице темнотища.

Они разговаривали про жизнь, Варе особо было рассказать нечего, и она с удовольствием слушала Виктора.

— Я все думаю, что ты за человечек, Варюш? Рисунки у тебя какие-то странные, но очень интересные. Люди по небу летят, не парят, как у Филонова, а летят с какой-то целью. Потом, детали некоторые схвачены очень четко, резко, хотя совершенно детская, неумелая рука. Вот коня ты вылепила замечательно! Я просил тебя нарисовать — ты не смогла, а вылепила так, будто именно рука твоя его знает на ощупь.

— Да, а сам моего коня совету дружины отдал! Они на него идиота в буденовке посадили и Дворцу пионеров подарили!

— Варя, но нельзя же было не отдать! Ты же и так не на очень, скажем, хорошем счету. А сейчас твоя фамилия куда-то там, в дружине этой вашей занесена, благодарность тебе дали. Я, Варенок, хотел, чтобы к тебе иначе относились, чтобы увидели какой ты чудный ребенок, а ты разобиделась.

— Ой, да, знаешь куда мне их благодарность… Они все равно меня ненавидят. Классная придирается все время. Сейчас только с лозунгами этими в покое оставила. А я с флагом отряда хотела идти, меня даже ребята выбрали, так она сказала, что я — недостойная. Сама-то!

Виктор громко захохотал и лукаво посмотрел на Варю: "Варь, а ведь она права! Ты бы очень странно смотрелась впереди вашего пи-онэрского отряда с флагом в руках. Ты очень похожа на второгодницу".

— Я хорошо учусь, просто мне все время ставят одни четверки!

— Ты меня не понимаешь, ты выглядишь несколько старше других, взрослее.

— Потому что я умная?

— Нет, потому что ты уже почти сложилась вся, расцвела.

— А… Бабушка говорит, что это наша южная кровь, она, например, армянка.

— Ну, и зачем красивой девушке ходить с флагами? Ты держись от всех них подальше. А коня твоего мне самому жалко. Вот я лицо твое никак поймать не могу, и глаза твои мне не даются. Они вообще-то какие у тебя? То зеленые, то карие…

— Что?

— Пытаюсь тебя рисовать по памяти, не получается. Лицо очень изменчивое. Варь, тут учительницы про тебя говорили, что ты какие-то стихи смешные пишешь. Может, прочтешь?

Варя неловко засмеялась, а потом прочла:

"Какое совершенство человек!Продуман он до родинки на коже,До блеска глаз, до очертанья век,До любопытства, что нас вечно гложет!Отчаивайся, радуйся, ликуй!Равняйся и с героем, и с Богами!Железо горячо — его и куй,И двери смело открывай ногами.Дерзай, твори, докапывайся, верь!Люби и не люби, воюй с врагами!И вот сама нам отворится дверь,Чтоб стать для нас последними вратами…

— Варь, ты это сама написала? — потрясенно спросил Виктор.

— Ага, я недавно на сборе отряда читала. Думала, что всем понравится, а классная сказала, что если я еще раз двери ногой открою, то закрою головой. И что у меня рифмы на неприличные слова похожи. А одна дура у нас о Ленине читала, так ее на городской конкурс отправили.

— Варенька, ты на них зла не держи! Ты свое думай, делай, пиши. Как же трудно тебе будет, девочка! Что мне делать с тобой? Вали-ка ты домой! Поздно уже.

Виктор всегда приносил ей что-нибудь вкусное: конфеты, яблоки и продававшиеся у них в городе большие венгерские персики в красивых бумажках. Он стал подолгу на нее глядеть каким-то странным неподвижным взглядом. Варя, полагая, что это ему нужно для того, что бы уловить ее лицо. С серьезной миной она поворачивалась перед ним и застывала в выгодной, как она думала, для ее внешности позе, изо всех сил помогая его творчеству. Виктор при этом смеялся, закрыв лицо ладонями. А как-то они долго потешались над малограмотными текстами лозунгов директрисы, и Виктор глянул на нее так, как иногда смотрел физрук, которого Варя очень боялась. Ей стало не по себе.

— Варь, я вот хочу спросить тебя как художник художника, ты целоваться умеешь?

— Не знаю… Как в кино, что ли? Меня же на такие фильмы еще не пускают, а дома у нас телик не работает.

— Иди сюда, — шепотом позвал ее Виктор.

Варя с интересом подошла к нему и хотела сесть на соседний стул, но Виктор притянул ее за руку к себе и посадил к себе на колени. Он мягко обнял ее и стал одними губами прикасаться к ее волосам, шее, щекам. У Вари лихорадочно забилось сердце и

перехватило дыхание в горле.

— Ты знаешь, что очень красивая? Тебе это уже говорили, маленькая моя?

— Не-а, все говорят, что я наоборот страшная!

Виктор немного отстранился от нее и, облокотившись рукой на стол, опять рассмеялся.

— Варь, ты, конечно, очень бываешь страшная, особенно когда дерешься в туалете солдатским ремнем! Ну, сколько можно быть таким ребенком-то? Ведь у тебя уже грудь такая, что все встает!