Анна Скарфо - Проклятая

– Привет, Анна, нам нужно с тобой поговорить, – говорили они мне по телефону. Это у них был такой пароль. Но я-то знала, что означало «поговорить». И когда они назначали мне встречу, я поневоле на нее шла. Обычно я встречалась с ними перед моей бывшей школой, потому что туда я могла дойти пешком и потому что она стоит на отшибе и там бывает довольно мало народу. А особенно днем, после трех.

Но почему же я туда ходила?

Об этом я себя спрашиваю все время, каждый раз. Каждый раз, когда я иду пешком от дома до школьного двора. Или когда еду туда на велосипеде. Каждый раз, когда я прячу велосипед под одним из грузовиков, стоящих позади школы. Каждый раз, когда спокойно стою одна и поджидаю, когда они приедут на машине. Каждый раз, когда вижу, как они подъезжают. И я себя спрашиваю: «Ну почему, почему я тут?»

Почему? Да потому что не хочу, чтобы они кому-нибудь рассказали, чем мы с ними занимаемся. Потому что если я их не разозлю, если доставлю им удовольствие, то тогда они сохранят все в тайне. Это им выгодно. Но и мне тоже это выгодно. Но вот если обо мне в городе пойдет дурная слава, то тогда это конец. А если об этом узнает мой отец, то он просто выгонит меня из дому. А я уже я знаю, кто я такая. Пропащая, по-настоящему пропащая.

Если бы у меня был брат! Или двоюродный брат! Одним словом, мужчина, у которого я бы могла попросить помощи! Какой-нибудь, кто бы мог меня по-настоящему защитить! Но у меня никого нет.

Так что я поневоле предоставлена самой себе. Вот потому-то я сейчас и здесь, перед школой. Вот потому-то я их и жду.

Это Доменико Яннелло попросил у меня номер мобильника, и я его ему дала. Я не смогла сказать ему «нет». В первый раз я уезжала только с ним. Тогда он отвез меня за город на своем зеленом «гольфе» последней модели.

В последний раз это было два месяца назад, летом. И всегда это только он, Доменико Яннелло, проходил мимо моего дома и говорил, что нам нужно поговорить. И в тот раз я села к нему в машину. А вместе с Яннелло был еще и Кутрупи, он-то и вел машину. Они отвезли меня на дачу Яннелло, около Сан-Мартино, недалеко от спортплощадки. И завели меня в какой-то домик.

У меня была менструация, и я им сказала, что лучше не надо, но они все равно сделали то, что хотели. Они это делали по очереди, а пока один делал, другие стояли вокруг и мастурбировали. А потом они менялись.

Я таких вещей даже не знала. Я же никогда не задавала никаких вопросов. Но вот так, по ходу дела, это все и выяснилось.

В последний раз Кучинотта не пришел, и это было впервые. Но я не стала спрашивать, почему он не пришел. Мне было все равно, только бы поскорее вернуться домой.

Я очень надеюсь, что в следующий раз они меня позовут не так скоро. И только надеюсь, что следующий раз они это сделают быстрее. И хорошо бы, чтобы это произошло как можно позже.

А они мне все время повторяют: «Мы твои друзья. И если тебе что-нибудь понадобится, обращайся к нам, мы тебе поможем. Мы же настоящие друзья, правда? А наша маленькая тайна – она только укрепляет нашу дружбу».

И это правда: они и впрямь мои единственные друзья. Единственные, которые у меня еще остались. Единственные, с которыми я вот уже два с половиной года вижусь и встречаюсь.

А может, они и в самом деле меня любят? Они говорят, что любят, а вот я не знаю. Я за них просто цепляюсь. Ведь это только их лица я вижу днем. И единственные лица, которые возвращаются по ночам в мои кошмары.

Я чувствую себя как на распутье множества дорог. Не знаю, какую из них выбрать, и потому иду по той, которая у меня впереди, хотя именно эта дорога для меня самая страшная.

У нее убили собаку. У нее убили ее Сисси, немецкую овчарку, которую Анна завела еще тогда, когда Сисси была только щенком.

Они это сделали сегодня ночью. Разрезали изгородь секатором и вытащили ее из конуры. Их было по крайней мере двое. И один из них, чтобы она не лаяла, связал ей морду веревкой.

Анна не спала и услышала какой-то шум. Но она и представить себе не могла, что это такое. Она просто свернулась на постели калачиком и стала ждать, когда все утихнет.

Они выволокли Сисси в поле и там ее забили. Сначала они пинали ее ногами, а потом били железякой. И забили ее насмерть.

А потом бросили ее, окровавленную, там умирать, с завязанной мордой и перебитыми костями. С разорванными ушами и окровавленной грязной шерстью.

Они убили Сисси, собаку Анны Марии.

Он исчез

Кучинотта куда-то исчез. Он больше не приходит на наши встречи, которые они устраивают за городом. Но и в городе я его тоже не вижу. Он как сквозь землю провалился. Я попыталась спросить о нем у Доменико Яннелло, но он мне ответил, что это не мое дело, и сразу же начал надо мной потешаться. Потому-то я ничего больше и не спрашиваю. А из разговоров я поняла, что они поссорились. Вроде бы из-за украденной автомагнитолы, я там не очень-то поняла, но все пыталась связать воедино те фразы, которыми они обменивались в машине, пока мы ехали за город.

Но история про магнитолу и про кражу меня совсем не убедила. Однажды я услышала, как кто-то из них сказал:

– Нет, а правда, что Миммо[25] хотел забавляться с этой шлюшкой только один?

– Этот дурачок струсил и пошел на попятный. Это всего лишь отговорка. Просто он пошел на попятный.

– Да ладно! Главное, что он прикусил язык, помалкивает и нам не мешает. А то бы все полетело к чертям.

– Ну да, он заткнулся. Еще бы ему об этом трепаться! Ведь он и сам по уши в дерьме: это же он привез ее в первый раз. Вот он и молчит. Это же не в его интересах – распускать язык.

Подслушивая эти отрывочные фразы, я пыталась что-то понять, связать концы с концами. С тех пор как все это началось, то есть с пасхальной ночи, прошло уже два года. И вот теперь Кучинотта уже не входит в эту банду, и ее главарем стал Доменико Яннелло. А вот все остальные остались. И даже еще прибавились другие.

Ну а я что? У меня даже нет сил кричать. У меня внутри только воздух, так что, когда я открываю рот, чтобы закричать, внутри у меня – пустота. И голова у меня пуста. И сердце. И душа. Я теперь вся как из воздуха. А воздух страдать не умеет: он и не чувствует боли, и не плачет.

А я теперь не плачу. Я плакала только в ту первую ночь – в пасхальную ночь почти три года назад. Я плакала тихо, тайком, чтобы моя сестра ничего не услышала. Плакала, уткнувшись ртом в подушку, вымочив наволочку в слезах и слюнях. А потом я плакала в ванной, когда стриглась под мальчика. Но это было уже в последний раз.

И с тех пор я только жду. Жду – и больше не плачу. Жду, когда налетит ветер, настанет буря, когда что-нибудь случится, что-нибудь изменится. Ну а пока позволяю возить себя как бездушную куклу, уже не запоминая, как выглядят места, куда меня привозят, и не испытывая никаких чувств.